Академия Князева - [24]

В маршруты он ходил с Заблоцким, привычно объяснял, что к чему, радовался его успехам, но иногда задавал неожиданные задачки. Заблоцкий отвечал уверенно, чуть небрежно. Сам он спрашивал о чем-нибудь редко, но вопросы его почти всегда ставили Князева в трудное положение – заниматься сугубо теоретическими исследованиями на камералке не было ни времени, ни возможностей.

Однажды Князев спросил его:

– Ну как, не надоело еще?

– Что именно?

– Да все это: тайга, комары, рюкзак с образцами? Вы ведь большего стоите…

Заблоцкий внимательно посмотрел на Князева. Нет, вроде без ехидства спрашивает.

– Откуда вы знаете, чего я стою?

– Ну все-таки… – Князев сделал паузу, и только теперь Заблоцкий уловил в его глазах иронию. Но ссориться не хотелось. – Не надо, Александрович, – тихо попросил он. – Не хочу я ничего другого. Надоело, устал. Пусть все как есть. Лучше быть среднесписочным…

«Здорово его там долбануло», – подумал Князев, а вслух сказал:

– Ничего, скоро будете самостоятельно маршрутить.

– Это с удовольствием, – ответил Заблоцкий.

Шли по тайге двое. В резиновых сапогах, в хлопчатобумажных костюмах, в накомарниках, заправленных под воротники, и нигде ни щелочки, ни прорехи.

Заблоцкий чувствовал, как пот стекал по бровям, капал с кончика носа, струился по щекам и шее. Все тело было мокрым, и скоро, вероятно, от пота зачавкает в сапогах.

Вдали закуковала кукушка. Заблоцкий загадал, сколько ему еще жить. Кукушка сразу же сделала паузу, отчетливо произнесла: «ку-ку, ку-ку, ку-ку» и умолкла. «Сволочь», – пробормотал Заблоцкий в превеликой досаде на кукушку и на себя и, забывшись, плюнул. Плевок повис на сетке возле самого носа.

Наконец между деревьями голубовато блеснула Тымера.

Опустившись на колени, Заблоцкий сорвал накомарник и опустил лицо в воду. Вода была прозрачна и холодна. Князев, пофыркивая, умывался рядом. Дюк зашел в реку по брюхо и жадно лакал, хвост его сносило течением.

– Сегодня, кажется, я впервые понял, для чего людям брови,- сказал Заблоцкий.

– Для чего?

– Пот от глаз отводить.

– А, это! – Князев усмехнулся. – Это я давно понял. – Он откинул накомарник, подставил лицо слабому ветерку и закурил. Заблоцкий открыться не решился, сунул сигарету в рот прямо с сеткой.

– Вздохнуть не дают…

Князев опять усмехнулся.

– В шестьдесят втором мы здесь начинали безо всего: ни пологов, ни накомарников, а вместо репудина – деготь.

– Как же вы работали? Это же пытка!

– Так и работали. Кутались, как старые бабы, перед сном в палатке дымокур жгли, а потом застегивали створки наглухо и укрывались с головой… Прилетел к нам в тот сезон один топограф просеки нивелировать, хороший, старательный парень. День проработал, а к вечеру свалился, температура сорок. Заражение крови. Еле спасли.

– Он что, раздетый был?

– Да нет, зачем же! Просто, когда в трубу смотришь, шевелиться нельзя, прицел собьешь. Лицо-то у него открыто было, да и руки тоже.

– Гадость какая, – передернул плечами Заблоцкий.

– В пятьдесят восьмом, когда перепись проводили, был такой случай. Шел переписчик на дальнюю факторию, оступился и сломал ногу. Через две недели нашли его мертвым, хоть продукты у него еще оставались, и спички были, и вода поблизости, и дрова. Видно, потерял сознание, а комары доконали…

– Вы мне такие ужасы рассказываете, даже не верится. Бр-р…

– Чего там – ужасы. Что было, то было. Не вы первый, не вы последний. В этом году у нас хоть репудин хороший, чешский.

Он выплюнул окурок и, как забрало, опустил сетку. Терпение, Алеша. Иван Анисимович Седых – главный геолог экспедиции – рассказывал, как работали здесь в двадцатых-тридцатх годах. Вертолетов, водометных катеров с малой осадкой еще не изобрели. Бечевой тянули баржи, на конных волокушах везли за сотни километров буровые станки и составляли карты, точность которых удивительна и для теперешних времен. Горные инженеры, землепроходцы, могучие ясные умы…

– Погодите, – сказал Заблоцкий. – У меня портянка сбилась.

Поджидая Заблоцкого, Князев сбавил шаг. Было около семи вечера, но солнце стояло выше самых высоких деревьев. Впереди виднелся мыс, от которого они начали свой П-образный маршрут. До мыса было метров триста, а там уже и лагерь близко.

Берег сделался круче, среди гальки стали встречаться крупные валуны. Князев спустился к самой воде.

Пока он колотил молотком, Заблоцкий ходил взад-вперед по берегу, постепенно приближаясь к обрыву.

Сверху что-то посыпалось. Заблоцкий, поднял голову и увидел Дюка. А чуть ниже, почти у кромки обрыва, обнаженной недавним оползнем, из глины и щебня выглядывал большой темно-бронзовый камень.

Заблоцкий окликнул Князева и молча показал рукой. Глаза у Князева сделались очень светлыми и колючими. В два прыжка он оказался рядом.

– Черт, не достать! Ну-ка, залезайте мне на плечи!

Теперь камень можно было потрогать вытянутой рукой. Да, он бронзовый, местами бурый. Заблоцкий отбил кусочек, и скол блеснул зернистой золотой поверхностью. Вот она какая, тымерская руда!

– Чего вы там копаетесь? – воскликнул Князев, выглядывая из-за сапога. – Он крепко сидит?

– Крепко!

– Подройте снизу!

Глина оказалась податливой, но очень вязкой. Заблоцкий провозился минут пять. Князев переступал с ноги на ногу, поводил плечами. Наконец глыба качнулась и рухнула.