«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!» - [35]

И все-таки мысль о необходимости перехода на режим максимальных скоростей его не оставляла. Практика, при которой возможности истребителя использовались лишь на треть, была настолько отсталой, неэффективной, к тому же сопряженной с постоянными потерями летного состава, что мириться с нею он больше не мог. Восставало все его существо настоящего истребителя.

Вновь и вновь возвращался он к тем огорчительным доводам, которые выдвигали противники перехода на максимальные окорости. Конечно, летчики пока еще не освоились с повышенным режимом эксплуатации моторов – ну и что же? Разве каждый самолет доживает в боях до положенного ему моторесурса, особенно у тех летчиков, которые летают на крейсерских скоростях? А разве не увеличились поставки фронту новых самолетов и запчастей к ним? А разве моторы «кобры», на которой они будут летать, произведенные из добротного металла, не имеют большего моторесурса, чем у наших «Яков»? Так почему же нельзя перейти на высокие скорости?

Он уже давно ломал голову над вопросом – как добиться, чтобы самолеты летали на высоких скоростях и чтобы передовая линия фронта была прикрыта достаточно долгое время, – и все не находил ответа. И вот сейчас, лежа на больничной койке и перелистывая в памяти страницы воспоминаний недавнего прошлого, он почему-то вспомнил автоаварию под Махачкалой, когда злополучный «ЗИС-5», потеряв управление, сначала разогнался под уклон, а потом, легко взлетев на пригорок, вильнул задом и свалился в пропасть. И тут его осенило.

А что если самолет будет летать так же, по синусоиде, как тот грузовик. Тогда даже при средних оборотах мотора он сможет при пикировании набирать большую скорость. Инерция самолета, которую можно подстегнуть мотором, позволит легко «горкой» вновь выйти на высоту, а также успешно выполнять другие фигуры высшего пилотажа. «Как только поправлюсь, обязательно попробую», – решил он.

Покрышкин заворочался на койке – стало жарко, наверное, опять поднялась температура.

– Сестра! – хриплым голосом позвал он. – Сестра!..

В комнату вошла девушка в белом. Когда она наклонилась, он ее узнал – Тамара, с ней он познакомился вчера на пляже и долго разговаривал.

– А где та… Ну, которая меня записывала…

– Мария? – спросила Тамара. – Она сегодня не дежурит… Зачем она вам?

Саша закрыл глаза. «Мария… Надо же, такое совпадение. Марией зовут мою старшую сестру в Новосибирске», – подумал он. Ему хотелось увидеть ту блондинку, и он, с трудом приподняв голову, упрямо потребовал:

– Все равно… Позови Марию… Мне нужно у нее что-то спросить.

Тамара пожала плечами и вышла. В амбулатории она нашла Марию, как всегда занятую какими-то делами.

– Мария, тебя просит зайти капитан, которого ты сегодня положила в лазарет. Спросить что-то хочет.

Скорчив гримасу, она подошла к небольшому зеркалу, закрепленному на стене, и начала сосредоточенно пудрить нос, обгоревший на пляже. Изредка оборачиваясь в сторону Марии и лукаво на нее поглядывая, она улыбалась. Наконец не выдержала и спросила:

– Так ты пойдешь?

– Скажи своему капитану, – сердито заявила Мария, – что завтра с утра будет мое дежурство в лазарете, и он сможет задать мне все свои вопросы!

А про себя подумала: «Вот еще. Считает, если он капитан, то каждый сержант обязан бегать перед ним на цыпочках. Подождет, меньше будет задаваться!»

– Ну, как знаешь!

Вечно озабоченная какими-то своими романтическими историями, Тамара вышла из амбулатории.

«Веселится! – глядя ей вслед, с осуждением вздохнула Мария. – Легко таким жить! Не думают о том, что происходит от нас в каких-то нескольких сотнях километров. Как смириться со всем этим: что тебя не понимают, что считают, что ты пришла на фронт только за тем, зачем пришли Тамара и подобные ей?!»

Между тем Тамара вновь вернулась в палату и сообщила Покрышкину:

– Она не придет. Говорит, что сегодня она не дежурит в лазарете, и поэтому здесь ей делать нечего. А вы лучше примите таблетки и помолчите. Вам сейчас нельзя разговаривать!

Покрышкин с сердитым выражением лица молча проглотил таблетки, предусмотрительно оставленные на его тумбочке, запил их водой и опять улегся, на этот раз лицом к стене.

Тамара, обиженно надув губки, вышла из комнаты.

7

На следующее утро Мария принимала дежурство в лазарете. Умылась холодной водой, причесалась, и сонливость, вместе с раздражительностью, отступили. Она вошла в приемную, села за стол и открыла журнал.

Тамара уже поднялась с походной кровати и причесывалась у небольшого зеркала, висевшего на стене.

– Чудачка ты, ей-богу! – заговорила она. – Капитан, гвардеец, орденоносец… А ты нос задираешь. Строишь из себя недотрогу. Он, можно сказать, ночь не спит, а ты…

– Хватит болтать! – резко оборвала ее Мария. – Где карточки?

Тамара поспешно достала из стола карточки.

– Что, истории болезней опять не заполнила?

Тамара тотчас бросилась обниматься.

– Мусенька, дорогая, извини, закрутилась. Ты уж сама… – оправдывалась она.

– Ладно уж, иди отдыхай, гуляка…

Тамара чмокнула ее в щеку и убежала.

Чуть позже Мария заглянула в комнату, где лежали оба летчика. Капитан крепко спал, будить его не хотелось, но она обязана была утром измерить у них температуру.