Ахматова в моем зеркале - [4]

Я трещала без умолку, но на меня так подействовало ее присутствие, что я не могла остановиться.

«Как бы я хотела повернуть время вспять и встретить вас однажды вечером в “Бродячей собаке”, – продолжала я. – И, оставив в гардеробной пальто и калоши, спуститься по цементным ступеням в до отказа набитое, прокуренное помещение, очутиться в вашей компании, среди горящих, беспокойных русских сердец, принять участие в диспутах, окунуться в ту атмосферу расцвета декаданса, но и теплоты, впитать весь тот Серебряный век русской интеллигенции… Мне кажется, что я даже слышу звон бокалов и вижу, как кружится в танце Оленька Судейкина…»

«Такими дошли до вас картины моего прошлого. Покрытыми косметической патиной времени. В действительности же вашей эпохе удалось превратить в символы сопротивления даже абсолютно равнодушных к происходящему поэтов. Хотя, может быть, и правильно: кто вправе судить поэтов?.. Все мы, конечно, так или иначе боролись за возвращение к русской поэтической традиции, модернизируя ее. И все же, моя хорошая, я не уверена, что вы смогли бы жить в мою эпоху. Ведь если оставить в стороне занимательные истории, легенды, мифы, сплетни и тайны, увековеченные в воспоминаниях, наша жизнь была очень тяжелой. Жизнь во мгле».

Она смотрела на меня, но мысли ее витали далеко в прошлом.

«Вам легко читать о нас сегодня, рассуждать о нашей жизни… – Она вынула окурок из мундштука и выбросила его за зеркальную раму. – Поверьте мне, красивые картинки в художественном кабаре “Бродячая собака” и в подвальных кафе не были так характерны для нашего быта. Было много такого, что и вообразить невозможно, лучше вам этого не знать».

Вдруг меня будто сковала страшная усталость. Сколько времени прошло с момента появления Анны в моем зеркале? Может быть, часы, может быть, секунды. Это не имело никакого значения. Время было таким плотным, что я чувствовала, как меня давила его непосильная тяжесть.

«Анна, не знаю, как вас благодарить за то, что вы появились в моем зеркале… Я изо всех сил пытаюсь справиться с затопившим душу волнением. Простите, но я должна прилечь. Я очень устала…»

«Понимаю», – ответила она.

Я поднялась и сделала шаг к зеркалу, желая и не решаясь коснуться стекла в знак прощания. Сдержалась.

«Я вас увижу завтра?»

«Я буду приходить к вам, когда смогу».

«Доброй ночи, Анна».

«Доброй ночи, другая Анна».

Я удалилась в надежде, что засну как убитая, но вместо этого начала беспокойно ворочаться с боку на бок. В результате вышла на веранду и почти с мольбой подняла лицо к луне, как будто она могла подарить мне желанный покой.

Долго стояла, неотрывно глядя на луну и на пятна, отчетливо проступающие на ее светящейся поверхности. Я почти различала огромную реку и зеленый город на ее берегах, и сладкая вечерняя нега постепенно заливала мою душу. Вдруг я ясно ощутила запах серы: луна горела! В страхе я бросилась в комнату, зажгла все светильники и заперла двери. Сама не своя начала кричать:

«Анна, Анна! Луна горит!»

Но вместо Анны в зеркале будто стоял соляной столб: стекло было иссечено помехами, точно телеэкран, когда пропадает сигнал.

На следующее утро, едва проснувшись, я бросилась к зеркалу. Но в стекле отразилось полное надежды мое собственное лицо. Однако меня не покидало чувство, что Анна находится рядом со мной, каждая клетка моего существа была наполнена ею. Поэтому я бросилась искать среди разбросанных книг любую вещь, связанную с ней. Но кроме переведенных на греческий язык стихов и общих статей о ее жизни в Интернете, ничего найти не удавалось.

И все же… где-то у меня были дневниковые записи Ахматовой. Я так и не удосужилась их открыть, и уж тем более – перевести. В последнее путешествие в холодную страну Ахматовой мне удалось найти достаточно книг о ней, некоторые я купила на Фонтанке, где она прожила большую часть своей жизни. Похоже, что именно так завязались мои «отношения» с поэтессой.

Каждый день передо мной оживали картины ее жизни, и я вдруг оказывалась их частью: слова, обнаруженные в случайно открытой книге, подувший вдруг ветерок, улыбка незнакомца распахивали дверь в чужую, но тем не менее такую родную и знакомую жизнь. Удивительные и захватывающие ощущения.

Ахматова появлялась в моем зеркале спонтанно. По своему желанию и выбору. Возможно, отвечая на мой молчаливый зов. Когда моей печали, моему одиночеству так нужна была поддержка.

Обычно она уводила меня в свою эпоху, которая так меня очаровывала. Ее бесконечная печаль укутывала мою, точно шаль, согревая ее.

Каждый день я готовила новые вопросы, которые собиралась задать Ахматовой, а ночью, в кровати, записывала ответы в записную книжку, пытаясь не пропустить ни одного ее слова.

Вот некоторые отрывки из наших бесед:

Другая Анна: Анна, почему вы не написали полную автобиографию, где изложили бы историю своего поколения? Ведь вы же были не просто свидетелем эпохи, события коснулись вас самым непосредственным образом. Только вы, с вашей стоической иронией, могли бы все это описать. Помните свой ответ той женщине с посиневшими губами, у ленинградской тюрьмы? Именно вы, свидетельница стольких событий на одной и той же исторической сцене.