Агрессия и катастрофа - [6]

До экономического кризиса 1929 г. руководящим группам германского финансового капитала еще не нужна была открытая фашистская диктатура. Они соглашались до поры до времени с парламентаризмом, но заблаговременно готовили резерв, состоявший из блока фашистских организаций и милитаризма, на случай, если веймарская система не сможет обеспечить господство крупного капитала и подавить революционные выступления рабочего класса. И "резерв" комплектовался достаточно успешно.

II

В начале 20-х годов рейхсвер был наиболее крепкой не только военной, но и политической организацией Германии. Созданная в 1919 г. неким Антоном Дрекслером "Германская рабочая партия", исповедовавшая крайне националистические взгляды "во имя спасения Германии", так и осталась бы жалкой компанией, философствующей в пивных, если бы к ней не примкнула реакционная военщина, искавшая для себя в те годы форму выражения политических идей. Она и дала возможность группе Дрекслера превратиться в нацистскую партию. Полуфашистским военным отрядам Эрхардта, штурмовым группам генерала Эппа, добровольцам "Оберланда" и сторонникам капитана Рема - всем, кто старался потопить в крови германскую революцию, наконец, генералам и Гитлеру импонировали националистические рассуждения "рабочей партии", столь непохожие на "добропорядочную" идеологию буржуазных политических лидеров.

Когда члены военных союзов начали вступать в эту "партию", она поднялась из глубин безвестности. За счет военных она расширилась с 64 человек при своем возникновении до 3 тыс. "отборных" членов в 1920 г. И если вскоре партия превратилась в крупную политическую силу послевоенной Германии, то это произошло в большой степени потому, что того хотели рейхсвер и военные союзы. "Рабочая партия" стала на первых порах именно партией милитаристов. Можно в известном смысле согласиться с германским историком Гейденом, утверждающим, что национал-социализм как политическое оружие "является детищем мюнхенского рейхсвера"{9}.

При своем появлении Гитлер и гитлеризм были вскормлены на почве германского милитаризма. Гитлер, на первом этапе своей "деятельности", - это творение реакционной военщины. Доброволец, потом ефрейтор 16-го баварского резервного полка во время мировой войны, следователь-провокатор во 2-м пехотном полку в Мюнхене, слушатель "военно-политических курсов" рейхсвера, а затем "военный лектор-пропагандист" в одном из мюнхенских полков, он был замечен генералами рейхсвера, выдвинут ими и превращен в "трибуна" и "вождя". Гитлер со всеми его качествами политического демагога был нужен руководящим военным кругам как политическая фигура, выражавшая их контрреволюционные идеалы.

Генералы рейхсвера стали одновременно и "толкачами", и "щитом" Гитлера. Когда правительство Баварии в январе 1923 г. запретило Гитлеру произвести в Мюнхене смотр штурмовых отрядов, а это грозило авторитету будущего фюрера, уже стоявшего во главе "движения", отмены приказа добился не кто иной, как командующий округом генерал Лоссов. Гитлер встретился с генералом Сектом создателем рейхсвера, с признанным вождем германской военщины генералом Людендорфом, беседовал с ними о судьбах Германии и наметил общую линию борьбы за ее "возрождение". На смотре боевых союзов в "немецкий день" 2 сентября 1923 г. Гитлер и Людендорф стояли на почетном месте рядом, и вскоре лидеры фашиствующих контрреволюционных боевых отрядов провозгласили: политическое руководство союзами они "передают господину Адольфу Гитлеру"{10}.

Гитлер и Людендорф совместно готовили осенью 1923 г. "поход на Берлин" из Баварии, чтобы свергнуть республику; они шли рядом в "исторической" демонстрации 9 ноября 1923 г. у Фельдгернхалле в Мюнхене, когда полиция сорвала их попытку государственного переворота. Генералы делали все, чтобы возвеличить "человека из народа", который, как они надеялись, сможет завоевать массы для установления военной диктатуры.

Германский милитаризм вскармливал гитлеровскую партию "духовно". Попытки доказать, будто нацисты внушали, да и то малоуспешно, свои взгляды генералитету уже после прихода к власти или наивны, если они утверждаются неосведомленными, или лживы, если в них упражняются знающие суть дела. К сожалению, в западной исторической литературе сплошь и рядом встречается второе. Военная верхушка была пропитана националистической философией, мистической верой в "сверхчеловека", культом силы значительно раньше, чем ефрейтор Гитлер, будущий фюрер третьего рейха, услыхал обо всем этом на сборищах националистических групп и воспринял философию милитаризма как духовное откровение. Генерал-фельдмаршал Рундштедт заявил на Нюрнбергском процессе: "Национал-социалистские идеи были идеями, заимствованными от старых прусских времен, и были давно нам известны и без национал-социалистов"{11}.

Кайзеровская армия, ее генеральный штаб, окостеневшие в своих традициях, стали аккумулятором идеологии агрессии, берущей начало в расовых доктринах, в "пангерманизме", в реакционной философии конца прошлого века. Поражение обострило в армии злобные чувства к новым социальным веяниям, питало идеи мести "предателям в тылу" и реванша. В Германии, где после 1918 г. были разорваны многие связи, армия представляла собой наиболее сплоченный, дисциплинированный организм, противостоявший революции и принесший с собой из начала века идеи насилия и крайнего шовинизма. И в начале 20-х годов, когда армия, сохранив постоянное ядро, разделилась на тысячи ячеек, густо покрывших страну, формально обособленных, но внутренне спаянных единством традиций, она стала активным пропагандистом этих взглядов. В разгуле контрреволюции пышно расцветал фашизм.