Агрессия ада - [6]

И, заставив сознание отступить на задний план, все существо Тимофея заполонил инстинкт. Тот инстинкт отчаянного безрассудства, который заставляет загнанную в угол крысу бросаться на преследователя, и этот инстинкт толкнул Тимофея вперед, навстречу вою. Навстречу тому душераздирающему вою, который еще несколько минут назад гнал его прочь, как страшный таежный пожар гонит прочь все живое.

Держа перед собой икону, несвязно шепча перекосившимися губами молитву, он двигался к тому, что было для него страшнее самой смерти. Их разделял лишь коридор. Он уже видел в темноте у лестницы ужасную, беснующуюся фигуру, хищно тянущую к нему культи изувеченных рук. С оскаленных то ли зубов, то ли клыков, как сама смерть, падали хлопья пены. Икона с расстояния в несколько шагов обжигающе подействовала на ведьму. Анфиса вся затряслась. Тимофей был рядом, но она не могла к нему приблизиться.

Стоило ей подойти ближе, как сила покидала ее. Воспрянувший духом Тимофей понял это и наступал, гнал ее из дома прочь. Внезапно ведьма словно почувствовала что-то неведомое Тимофею, но очевидно имеющее важное значение для нее, развернулась и бросилась прочь. Время Власти Сатаны прошло, наступал день. До рассвета Тимофей просидел в комнате матери; забившись в угол и прижав к себе икону обеими руками, он глядел в одну точку, находясь в состоянии какого-то оцепенения. Его состояние было близко к обмороку.

Солнце, нежно коснувшись лица первыми лучами, разбудило его. Свет наступившего дня привел его в чувство, став стеной между ним и ночными страхами. Он поднялся, размял затекшие ноги и, положив икону на стол, распахнул окно. Утро ворвалось в комнату свежим ветром, озорно пробежавшимся по волосам. Деловито пролетевшие мимо пичуги вызвали у Тимофея улыбку. Лес жил суетливой утренней жизнью. Весело гомонили птицы в кронах деревьев, а те в свою очередь стряхивали с хвои и листвы капли прошедшего за ночь дождя. Капли собирались в лужицы и, обласканные солнечными лучами, взмывали вверх, насыщая воздух влагой. Веселье леса подняло Тимофею настроение.

Решив посмотреть, что же творится внизу, он спустился в сени. Он примерно знал, что там увидит, и не очень удивился. Петли у двери были довольно крепкие, и поэтому сорвана она была вместе с косяком, оказавшимся не таким надежным. Следовало заняться серьезным ремонтом, так как все могло повториться в следующую ночь. Когда приедет отец, неизвестно. Хорошо бы, конечно, если бы сегодня, но ведь дела могут и задержать. Тимофей вооружился найденным в сарае инструментом и, разложив вокруг себя взятые из сарая доски, занялся косяком. Уже давно за полдень перевалило, а он все возился с дверью. В конце концов он укрепил ее так основательно, что, пожалуй, даже тараном было бы непросто ее выломать. В этом был резон, так как сила у Анфисы была огромная. Умывшись у колодца, Тимофей поднялся в дом. Поработав на свежем воздухе, он вдруг вспомнил, что еще не позавтракал. Он никогда на аппетит не жаловался и поэтому решил наверстать упущенное, благо деревенская пища заткнет за пояс городскую, и Тимофей отдал ей должное. После обеда, не зная чем заняться, он бесцельно бродил по дому. Зашел в комнату отца. На столе лежала недочитанная отцом книга. Это был довольно толстый фолиант и, должно быть, довольно старый, судя по переплету из свиной кожи и по страницам, пожелтевшим от времени. Тимофей наобум открыл книгу примерно на середине.

Это была старая рукопись, тут и там мелькал «ъ». Взгляд Тимофея сразу ухватил фразу, которая его заинтересовала:

«Силы Зла в этом мире подразделяются на несколько видов». Тимофей уселся поудобнее и начал читать.

«Силы Зла в этом мире подразделяются на несколько видов. Причем, носители зла бывают как живые, так и мертвые. Мертвые подразделяются на два вида: чисто „мертвецы“ и „зомби“…» Читал Тимофей довольно долго, но большая часть времени ушла на разбирание почерка, тот был довольно замысловатым, и поэтому прочитал он не так уж много.

Устав от этого утомительного занятия, он решил отдохнуть.

Перед тем как отложить книгу, Тимофей решил выяснить, кто был автором этой рукописи, и заглянул в начало. Разобрав полустершуюся надпись заглавия, он узнал, что это был дневник, судя по дате начала и фамилии автора, его прадеда. Это еще больше подогрело интерес Тимофея, и, решив обязательно дочитать до конца, он пошел на улицу проветриться. Солнце неумолимо двигалось к закату, приближался вечер. «Скоро наступит ночь, думал Тимофей, — а с ней придет и темнота… Может, пойти в деревню? Смысла нет. Деревня полузаброшена, остались одни ветхие старики да старухи. Что проку от них, если Анфиса придет? Здесь надежнее. Мой дом — моя крепость». Тимофей осмотрел дверь и остался доволен своей работой. И вдруг до него дошло, что, укрепив дверь, он забыл о ставнях. До темноты времени осталось не так уж и много. Прекрасно это понимая, Тимофей лихорадочно принялся за работу. Закончил он уже в сумерки. Все тело, отвыкшее от физического труда, ломило. Пузыри мозолей, вздувшиеся на ладонях, мерзко саднили, перекликаясь с болью от заноз. Спина, искусанная комарами, чесалась. Проклиная и Анфису, и комаров, и собственные руки, Тимофей, как медведь в берлоге, скрылся в доме. От работы на свежем воздухе в нем проснулся зверский аппетит. Наевшись до отвала, Тимофей по тому, как слипались глаза, понял, что пора на боковую. Лениво шаркая ногами, он добрел до своей комнаты. Не расстелив постель, не раздевшись, он рухнул как мешок и, лишь голова коснулась подушки, забылся умиротворенным сном младенца.