Агония СССР. Я был свидетелем убийства Сверхдержавы - [18]

Травля маршала, начатая еще при его жизни, не прекратилась и после смерти. Меня не покидало убеждение, что от Ахромеева отстанут еще не скоро. Мертвый маршал по-прежнему оставался опасным, и потому будут предприняты попытки развенчать ореол мученичества, чести и порядочности, ассоциирующийся с его именем. Из пресс-лакейского арсенала извлекут немало пошлостей, клеветы, досужих вымыслов, чтобы лишить привлекательности образ мученика-маршала, чтобы не дай бог он не стал для молодого офицерства своеобразным знаменем, символом верности воинскому и гражданскому долгу в дни смуты и массового предательства.

В ход пойдут самые изощренные приемы, противостоять которым некому. При жизни маршал сам блестяще отбивал нападки идейных противников, которых у него заметно прибавилось в пору парламентской и военно-исторической деятельности. О непримиримую позицию Ахромеева в вопросах недавнего прошлого страны разбивались все псевдонаучные концепции, авторы которых мечтали протащить в многотомный труд по истории Великой Отечественной войны капитулянтские идеи, унижающие и оскорбляющие советский народ и его армию.

Это было полной неожиданностью для тех, кто рассчитывал на мягкость, интеллигентность, покладистость маршала. В двадцать девятом у Сергея Федоровича «пропал» отец — семья мордовского крестьянина была довольно зажиточной. Именно на это обстоятельство сильно рассчитывали авторы десятитомника по истории последней большой войны, и особенно первого тома, в котором излагалась предвоенная обстановка в Советском Союзе. Надеялись: кто-кто, а уж сопредседатель главной редакционной комиссии, сын репрессированного землепашца согласится с изложенной в научном исследовании концепцией, согласно которой коллективизация и раскулачивание, наряду с индустриализацией, обессилили страну, в результате чего СССР оказался неподготовленным к войне с Германией.

Ученые мужи получили неожиданный отпор. Ахромеев написал разгромную рецензию, забраковав все 1911 страниц рукописи первого тома. О коллективизации и раскулачивании он сказал, что они, с его точки зрения, были исторически необходимы. Авторы пребывали в смятении: и это говорит сын «врага народа»? А отец, погибший где-то в ссылке, в белом безмолвии тундры? Неужели «пепел Клааса» не взывает к отмщению? Вот она, сыновняя благодарность.

Надо отметить, маршал никогда не любил углубляться в собственную биографию, особенно на людях. Случай с арестом и ссылкой отца знали немногие, кому это было положено знать по должности. И тем не менее была организована утечка информации. В одном из независимых изданий, плодившихся после принятия закона о печати с невиданной быстротой, появилась публикация с таким вот пассажем в середине: «То есть хрен с ним, с родным отцом, если я, по милости его палачей, сделал такую карьеру!»

Маршал на одной из пресс-конференций популярно объяснил, в чем разница между обывательским и государственным мышлением. И заодно поведал собравшимся, что военным он стал случайно, а с юных лет мечтал об Институте философии и литературы. Но так получилось, что подал документы в Высшее военно-морское училище имени Фрунзе. Но это не значит, что литературный слог ему чужд, а сложные философские проблемы, включая вечный спор о добре и зле, — густые потемки. Журналисты имели возможность убедиться в этом, слушая прекрасно поставленную, в блистательные формы облеченную речь маршала. А та часть выступления, которая касалась отвода обвинения в неисполнении сыновнего долга, вызвала аплодисменты. Дружно рукоплескали даже невозмутимые, насмешливо-циничные западные корреспонденты.

Отдышавшись после нокдауна, ученые мужи многократно пытались опротестовать мнение Ахромеева, ища поддержки у влиятельных лиц, занимавших просторные кабинеты. Немало энергии потратил, чтобы доказать в высоких инстанциях замшелость взглядов 68-летнего маршала, руководитель авторского коллектива генерал-полковник Д. Волкогонов. Пожалуй, самым весомым аргументом тогдашнего начальника Института военной истории был следующий: ни по своей армейской службе, ни по своему довоенному (Высшее военно-морское училище имени Фрунзе) и послевоенному (Академия бронетанковых войск, Академия Генерального штаба) образованию Ахромеев никогда не имел ни малейшего соприкосновения с исторической наукой. Разве что в школе любимым предметом была история.

В просторных кабинетах внимательно выслушивали, на шутку улыбались, потом спрашивали:

— А кто у вас председатель главной редакционной комиссии?

— Как кто? Министр обороны Язов.

— А он что думает?

Действительно, что думал Язов?

— Демократы, — сказал он после ознакомления с рукописью и обмена мнениями на заседании главной редакционной комиссии, — сейчас ставят целью подготовить и провести «Нюрнберг-2» над КПСС. В томе присутствуют концепции обвинительного заключения на этом процессе.

Коротко и по-солдатски прямо!

Мнение Ахромеева возобладало, получив высшую поддержку. Выше министра обороны был только президент. А в его военных советниках сторонник непоколебимого мнения о том, что книга никуда не годна и более того — вредна!