Агенты Преисподней - [76]

В руках агента блеснула извлеченная из трости полоска стали, и в ту же секунду клинок, пробив гортань, снизу вверх, вошел под подбородок едва успевшей дернуться девушки и царапнул изнутри череп, превращая мозг в кровавую серую кашу.

– … и при этом не догадался, что я могу легко отличить примитивного голема от человека, которого хорошо и достаточно долго знаю, – закончил свою речь Симон, протирая слегка измазанный чем-то красновато-серым клинок носовым платком, мгновенно превращающимся от этого в грязную тряпку.

Из васильковых глаз ангела, казалось, полились потоки чистейшей, всесжигающей и уничтожающей без страха и упрека ненависти.

–Кхе-кхе, – деликатно покашлял в ладошку бес-куратор, после решения своих проблем вновь отступивший на шаг, к тени сиреневого куста. – Мне кажется, вы тут уже и сами разберетесь между собой. А у меня есть, как минимум, лет пятьдесят-шестьдесят, чтобы спокойно заняться любимым делом, лишь изредка отвлекаясь на присмотр за всякими шибко умными физиками и лекаришками, которые вечно устраивают каверзы, пытаясь проникнуть – кто в суть мироздания, кто в божественный промысел…

Шагнув к Симону, чувствующему себя не очень-то уютно под потоком ангельской ненависти, Артифекс протянул к нему сложенную лодочкой ладошку. «Бес получил свое, бес может уходить», – иронично подумал агент Преисподней, снимая с пальца аметистовый перстень и вкладывая его в протянутую руку куратора.

Не прощаясь, не благодаря никого за участие в такой потрясающей воображение сцене, бес исчез также внезапно, как и появился, видимо, уже на ходу, в процессе перемещения к своему постоянному жилищу меняя вечерний костюм и трезубец на малярный комбинезон и валик с засохшей краской.

– Она свободна, – сквозь зубы процедил ангел, благодаря возникшей паузе, справившийся, наконец, со своими эмоциями и просчитавший, что ничего, кроме неприятностей и неотвратимых последствий удержание заложницы и прямая вражда с этим непонятным, мутным грешником сегодня не принесут.

– Ты немножко не понял, дорогой, – позволил себе наглую фамильярность Симон. – Я просил не освободить, а вернуть сюда, на эту вот лавочку…

– Ты редкостный наглец, позволяющий себе слишком много, – все-таки не сдержался Фалет. – Когда-нибудь тебе придется поплатиться за это, и будет расплата скорой, хотя бы и по ангельским меркам времени…

На углу дома, из которого облучали злосчастных Маркуса с компанией охраны и принимающих его лиц, появилась маленькая, худосочная фигурка, лишь смутно напоминающая легкую на подъем, беззаботную Некту. Девушка с трудом передвигала ногами, то и дело останавливаясь, чтобы отдышаться и передохнуть, но агент Преисподней держал паузу, твердо ожидая, когда его спутница самостоятельно приблизится к лавочке, обдаст все окружающее пространство жутким запахом свиного навоза, аммиака и грязного, несколько недель немытого тела и скажет подсевшим, сиплым голосом:

– Симон… ты… сволочь…

– Вот теперь у меня остается единственное, совсем не сложное в исполнении желание, – мило улыбнувшись Некте в ответ, сказал агент.

Положив на колени трость, вернувшуюся к своему первоначальному облику, достав из кармана короткой курточки маленький блокнотик и неистребимый, привычный свинцовый карандаш, Симон быстро написал несколько слов, вырвал листок и беспечно протянул его ангелу, которому пришлось-таки сдвинуться на пару шагов, чтобы принять в руки пожелание победителя. Не читая, хоть таким образом демонстрируя презрение к необычному, но все-таки простому смертному грешнику, Фалет сунул записку куда-то под хитон, и тут же лицо его исказила судорожная гримаса, в которой смешались ненависть, безысходность, желание испепелить негодяя и обреченность от необходимости исполнять его прихоть. Но вновь, во второй уже раз за сегодняшний вечер ангел подавил сильнейшие эмоции усилием воли, развернулся и, демонстрируя полное высочайшее пренебрежение к оставшимся у фонтана, не спеша, но довольно быстро зашагал прочь, на ходу превращаясь в изящную, с осиной талией и широкими бедрами, невысокую брюнетку в брючном костюме бордового цвета, с прямыми, иссиня-черными волосами спускающимися до аккуратной кругленькой попки, смачно обтянутой узкими в бедрах брюками.

Проводив взглядом исчезающую в темноте местную ипостась ангела-куратора до момента почти полного исчезновения, Симон коротко вздохнул и обратился к ошалевшему до ступора комиссару с вполне практичным и бытовым вопросом, как бы, возвращая полицейского из высоких сфер Тьмы и Света к обыденной, прозаической жизни:

– Уважаемый, пока ваши люди будут задерживать исполнительницу убийства и обыскивать бассейн в поисках орудия преступления, не могли бы вы одолжить нам служебную машину? Сами видите, сейчас вряд ли кто из таксистов решиться вести Некту, да и потом слухи по городу пойдут нехорошие, если все-таки найдется такой смельчак…

На девушку и в самом деле было страшно взглянуть. Кроме ужасного отвратительного запаха, голодных, запавших глаз, вороха мусора на голове, в который превратились и без того неблистательные волосы Некты, девушка оказалась одета в невероятные лохмотья, из-под которых светилась покрытая грязью кожа, и в которых с трудом угадывались бежевая строгая блузка и короткая юбка. Огромные, несуразные ботинки, казалось, побывали в зубах гиппопотама или еще какого-то огромного травоядного, который пережевал их и выплюнул за несъедобностью, не забыв измазать слюной и еще чем-то едко-пахучим. Вглядевшись в девушку чуть пристальнее, казалось, что Некта держится прямо и старается смотреть по сторонам из последних сил, на неком запредельном ресурсе нечеловеческих возможностей.