Агенты Преисподней - [2]

– Опять оперативный дежурный перепутал, – захихикал, потирая лапки от удовольствия, бесенок, тоже оглянувшийся на светлый дверной проем. – Ох, и влетит же ему по полной программе!!! Небось, кто из новеньких, недавно произведенных дежурит, вот и идет ляп за ляпом…

И тут же, уловив эманации недоумения, чувствительными волнами распространяющиеся от очкарика, пояснил чуть подробнее:

– Этому невольному убийце-то для расслабления и душевного общения простая машка положена, чтобы – в резиновых сапогах и телогрейке, да с жопой – ого, какой! А ему тут модельку подсовывают на каблуках и в неглиже, небось, еще и обстановочку интимную в спальне сотворили – со свечами, красным вином, устрицами… а он, бедолага, и знать не знает, да и знать не хочет про такие вот утончения в простых отношениях с женщинами. Ему бы стаканчик водки с устатку пропустить, да машку завалить, облегчиться по-скорому, по-мужски, а не любовью заниматься на шелковых простынях…

Рассказывая все это, бесенок довольно-таки подленько подхихикивал и топал копытцем от удовольствия, видимо, предвкушая положенное за ошибку наказание оперативному дежурному по адскому цеху. Похоже было, что такое вот отношение к товарищам по работе было вполне нормальным, а может быть, даже и поощрялось начальством Преисподней. Но смуглого спутника бесенка поведение последнего чем-то слегка возмутило и растревожило:

– Ты не очень-то тут… радуйся, – несколько невнятно погрозил он лохматому тростью. – Сам-то, думаю, не раз ошибался, чего ж теперь доносить и злорадствовать…

– Ни-ни, нисколечко, даже и не думал ни на кого доносить, – моментально сменил тональность на слегка заискивающуюся бесенок. – Скажете тоже – доносить, кто ж тут на кого доносит, если и так всем и сразу всё известно становится? А я это так, просто для сведения, чтобы и вы не подумали чего, тут у нас не просто так всё – с разумением всяческим…

Продолжая болтать языком, как помелом, бесенок слегка, очень вежливо и почти незаметно подтолкнул очкастого в нужном направлении, к темной, запорошенной угольной пылью стене. И еще не успел погаснуть дверной проем с эффектной красоткой, по ошибке доставленной адскому истопнику, как лохматенький взмахнул хвостом, касаясь черной, измазанной сажей стены…

И будто по волшебству, хотя, почему же – будто, именно по темному колдовству Преисподней взамен тесного, угольно-грязного и мрачного помещения адской котельной перед глазами неизвестного бесенку, но, видимо, важного и нужного дьявольскому начальству спутника возник бесконечный, казалось бы, зал бледно-голубого и белого цвета стен, пола, высокого, почти невидимого потолка.

Тут и там по обширному залу были разбросаны в совершеннейшем беспорядке, без какой-либо системы, небольшие, чуть выше колена, ярко-синие, мягкие и упругие даже на вид, с бархатистой поверхностью кубики, на которых стояли симпатичные, просто красивые, или же удивительно обаятельные женщины. Обнаженные, в красивом нижнем белье, полуодетые, а то и полностью наряженные, будто к официальному приему в вечерние длинные платья с разрезами, все красотки стояли на четвереньках, а вокруг их постаментов толкались в небольших, но тщательно соблюдаемых очередях по десятку-другому мужчин, таких же, как и женщины – голых, полуодетых, выряженных в смокинги и черные, официальные костюмы. Единственным сходством среди этого разнообразия высоких, среднего роста, низеньких, худых и полных, одетых и обнаженных представителей сильного пола было их физиологическое возбуждение – у каждого победоносно, гордо и знаменательно торчал, полный сил и желания, детородный орган.

Один за другим, соблюдая очередь, не спеша и не толкаясь, без особых эмоций, скорее даже с выражением скуки на лицах, мужчины подходили к разместившимся на кубиках женщинам и деловито, со знанием дела, почти не касаясь руками вожделенных тел, погружались в заманчивые глубины извечно готового к соитию лона, делали десяток-другой механических, спокойных фрикций и покидали «грот удовольствия», уступая место следующему и спокойно перемещаясь при этом в конец отведенной им очереди.

– Развратнички-с, – снова сюсюкнул бесенок, ожидая, пока очкастый привыкнет к новому освещению, чистоте и простору помещения после грязной, темной и, кажется, маленькой каморки истопника, но, в легком нетерпении, притоптывающий копытцем по звонкому, наверное, мраморному покрытию зала. – Обоих полов-с. Занимаются тем, что им больше всего нравилось делать при жизни, но, поскольку здесь, у нас, таковое занятие бесконечно, то и удовольствия прежнего им это не доставляет, скорей уж – скуку смертную от однообразия и обязательности…

И в самом деле, равнодушие буквально витало под бесконечно высокими потолками бело-голубого зала, распространяясь и на мужчин, механически, по привычке, совершающих обыденные движения, и на женщин, не имеющих возможности куда-либо переместиться со своих постаментов. Впрочем, справедливости ради, надо бы заметить, что каждый из невольных партнеров, запертых тут силами Преисподней на Вечность, свои обязанности исполнял по-разному: кто-то меланхолично, будто засыпая на ходу, кто-то энергично, как и привык при жизни, да и женщины не были похожи на резиновых или плюшевых кукол, то подмахивая в ответ на активность, то успокаиваясь и сдерживая малозаметные по лицу эмоции с меланхоликами.