Агенты Коминтерна. Солдаты мировой революции - [6]
В принятом 22 августа постановлении указывалось, что «на основании имеющихся в ЦК материалов, в частности на основании писем товарищей, руководящих германской компартией, ЦК считает, что германский пролетариат стоит непосредственно перед решительными боями за власть». Отсюда делался вывод, что «вся работа, не только ГКП и РКП, но и всего Коммунистического интернационала должна сообразоваться с этим основным фактом»[16]. В последующем были предприняты конкретные шаги по реализации решения, в частности для координации всей революционной работы посланы в октябре военные и политические специалисты во главе с Карлом Радеком, Георгием (Юрием) Пятаковым и Василием Шмидтом и назначена ориентировочная дата восстания — 9 ноября 1923 года, которую разрешено было скорректировать на месте с учетом обстоятельств.
Однако бурная подготовка германского «Великого Октября» обернулась мыльным пузырем, лопнувшим без особых брызг. Руководство КПГ во главе с Генрихом Брандлером, опасаясь изоляции, в последний момент не решилось подтвердить сигнал к выступлению. Только коммунисты Гамбурга, не зная об отмене приказа, сделали 23 октября попытку овладеть городом. Восстание продолжалось 31 час и было подавлено с помощью военно-морских сил и армии. Гуго Урбане, руководитель местной партийной организации, узнал о его начале, находясь в постели. Тем не менее он был приговорен судом к 15 годам тюремного заключения. «Путчизмом самой чистой крови» назвал в конфиденциальном письме выступление в Гамбурге советский консул Григорий Шкловский.
Фиаско в Германии повлекло за собой изменения в политике Коминтерна. Непосредственным результатом стала перетряска в руководстве КПГ, На бурном заседании президиума ИККИ в январе 1924 года виновниками неудачи были объявлены К. Радек, Г. Брандлер и тогдашний главный теоретик КПГ Август Тальгеймер. По мнению Г. Зиновьева, они скатились в болото «оппортунизма», слепо доверившись социал-демократам и «единому фронту сверху». Провинившихся немецких коммунистов отправили в отставку, вскоре передав бразды правления КПГ Рут Фишер и Аркадию Маслову.
Хотя официально тактику «единого рабочего фронта» никто не отменил, появившийся термин «социал-фашизм» обрекал коммунистов на существование в политическом гетто. Спасало лишь то, что многие иностранные коммунисты, как руководящего звена, так и рядовые, отказывались делать из него практические выводы. В российской публицистике периодически возрождается мысль о том, что автором данной формулы был И. Сталин[17]. Это неверно. Социал-фашизм был запущен в политический оборот благодаря Г. Зиновьеву. Уже на заседании политбюро РКП(б) 21 августа он говорил о «социал-демократических фашистах», имея в виду часть немецкой социал-демократии. Год спустя этот термин обрел универсальный смысл. Выступая 18 июня 1924 года на V конгрессе Коминтерна, Г. Зиновьев заявил: «Самым существенным здесь является то, что социал-демократия стала крылом фашизма. Это большой политический факт»[18]. В статье «К международному положению» И. В. Сталин лишь вторил Г. Е. Зиновьеву: «…Неверно, что фашизм есть только боевая организация буржуазии. Фашизм не есть только военно-техническая категория. Фашизм есть боевая организация буржуазии, опирающаяся на активную поддержку социал-демократии. Социал-демократия есть объективно умеренное крыло фашизма»[19]. Но, усвоив тезис, И. Сталин реанимировал его в годы так называемого «третьего периода» (1928–1933), а начиная с X пленума ИККИ (июль 1929 года) сделал официальной доктриной «всемирной пролетарской партии».
С другой стороны, неудача в Германии укрепила лидеров РКП(б) в мысли, что ее причины следует искать прежде всего в самом коммунистическом движении, а именно в существовании внутри его «уклонов». Поиск виноватых подводил к обобщению «чужие среди своих» и к конкретизации уже на новом уровне в виде врага № 1 — «правого» уклона, перемежающегося кое-где с «ультралевым» уклоном. «В течение этого года, — говорил Г. Е. Зиновьев на V конгрессе Коммунистического интернационала, проходившем в Москве с 17 июня по 8 июля 1924 года, — наша борьба на девяносто процентов должна была вестись против «правых» уклонов… С самого начала я должен признаться: чем больше изучаешь документы наших братских партий, тем более убеждаешься в том, что нельзя недооценивать «правую опасность», что она больше, чем когда бы то ни было себе представляли; и это не потому, что наши товарищи плохие люди, а потому, что таков настоящий период мировой истории».
Лекарством от выявленного недуга должна была стать «большевизация». Суть идеи состояла в перестройке на базе опыта российских большевиков организационно-массовой работы компартий. Вместо унаследованной от социалистической партии территориальной секции первичной партийной структурой становилась ячейка на производстве. Остатки прежней автономии низовых организаций ликвидировались, и Центральный Комитет наделялся всей полнотой политической власти в интервалах между съездами. «Основной парторганизацией… является ячейка на предприятии…» — говорилось в принятом Уставе Коммунистического интернационала. В соответствии с возможностями при ЦК создавался вспомогательный аппарат, в том числе нелегальный, работники которого финансировались из партийного бюджета. Партия должна была заботиться о подготовке собственных кадров. Все это, вместе взятое, должно было, по мысли руководителей Коминтерна, увеличить пролетарскую прослойку в партиях и способствовать превращению их в организации «профессиональных революционеров», переориентируя с борьбы за избирателей на массовые внепарламентские действия.
