Агент Византии - [95]

– Ты явился с новой игрушкой, Василий? – спросила Мирран живым, поддразнивающим тоном, как, должно быть, обратилась бы кошка к попавшейся в когти птице. – Разве есть лучший способ расположить к себе мужчину, чем напоить его; тем более что он пьянеет быстрее, чем замечает это?

Если кто и понимал, зачем Аргирос привез чудо-вино, то это была она.

– Я не собираюсь ставить весь город на уши, как было с твоими листовками в Дарасе.

– Ты отомстил мне тем же в Константинополе.

Она сокрушенно покачала головой и положила ладонь на руку Василия, но он отстранился.

– Довольно пустой лести, – резко ответил магистр. – Выкладывай свои планы; тогда я смогу вычислить, в чем западня.

– Будь осторожнее со мною, – предупредила она, продолжая улыбаться. – Доброму богу Ормузду известно, как отстала Алания, но палач Гоария, я уверена, смог бы заработать на жизнь в Ктесифоне. В определенном смысле он признает только самое лучшее.

– Могу представить.

– О, думай, что хочешь, – с нетерпением заметила Мирран. – Я служу царю царей не хуже, чем ты своему автократору. Если в этом деле помогает мое тело, пусть так, и нечего рассуждать.

Она сделала небольшую паузу.

– Нет, я беру свои слова обратно. Я б сказала, Василий, что Гоарий вовсе не тот, кого бы я выбрала по своей воле, а к тебе это не относится.

Еще после тех ночей в Дарасе Василий задумывался, была ли тогда ее страсть настоящей или притворной ради продолжения бесконечной борьбы Персии с Римской империей. Но и сейчас он сомневался; в своих интересах Мирран могла сказать что угодно. Обуреваемый подозрительным любопытством и досадой, магистр ответил:

– Говори что хочешь. Гоарий пляшет под твою дудку, будь то в постели или нет.

Смех Мирран резал слух.

– Было б так, я бы не беседовала с тобой сейчас – тебя бы убили в момент, когда Цхинвали объявил твое имя. Но ты мне нужен живым.

Впервые Аргирос подумал, что она говорит правду, хотя бы частично. Она давно бы разоблачила его, если бы полностью держала в руках царя аланов. Но доверять ей – значило пойти против интуиции и очевидных фактов.

– Если Гоарий себе на уме, судя по твоим словам, тогда почему он отвернулся от истинного Бога Иисуса Христа и бросился в объятия вашего ложного Ормузда? Что это, если не твоих рук дело?

– Я считаю мою веру такой же истинной, как ты – свою, – едко ответила Мирран. – Что до Гоария, он сам себе на уме, и у него есть свое божество – он поклоняется только себе. Он говорит только то, что отвечает его текущим нуждам. Я поняла это слишком поздно, вот почему мне нужна твоя помощь.

– Вот мы и подошли к делу, – заметил Аргирос.

Мирран кивнула:

– Верно. Видишь ли, он намеревается открыть Дарьяльский проход киргизам и всем кочевым племенам, какие пожелают к ним присоединиться. Его армия тоже пойдет с ними; он считает, что станет во главе всего войска. – Она вздохнула с непритворным сожалением. – Подумать только, чего мне стоило добыть эти сведения, и всё оказалось бесполезно.

Аргирос поразился: в жизнь воплощались худшие ожидания Георгия Лаканодракона.

– Почему тебя не устраивает, чтобы кочевники опустошили римские провинции? – спросил магистр.

– Я уже говорила – если бы только это, ты бы давно погиб. Но у Гоария и степняков широкие планы. Они хотят вторгнуться и в Персию. Гоарий вообразил себя Искандером.

Аргирос нахмурился, но спустя пару секунд вспомнил, что так персы именовали Александра. За шестнадцать веков после Александра Великого многие пытались овладеть и Востоком, и Западом, но никто так и не добился успеха.

Однако никто не пытался заручиться поддержкой кочевников.

– Так ты считаешь, что он может этого достичь, – задумчиво произнес магистр.

– Может, конечно, может, – подтвердила Мирран. – Он думает, что может все, и такие люди иногда оказываются правы.

Чуть смутившись, она добавила:

– Я страшусь его.

Такое признание ошеломило Василия, не ожидавшего услышать от Мирран что-либо подобное.

– Трудно вообразить, чтобы армия прорвалась с Кавказа. Горы защищают от поражения, но они не служат мощеной дорогой к победе.

Сейчас Аргирос произносил вслух мысли, которые пришли ему в голову по пути в Дарьял.

Глаза Мирран заблестели. Она поняла его сразу. А он знал, как она умна. Не столько красота, сколько ум был ее главной силой, хотя и то и другое делало ее вдвойне опасной.

– Несмотря на это, аланы превозносят своего государя. Пусть он… чудаковат, но иногда это заставляет народ идти за ним, потому что люди считают его отмеченным богом – какому бы богу они ни поклонялись.

Ее улыбка должна была показать Аргиросу, что Мирран сделала ему уступку в этом вопросе.

Он не противился. Веками агенты Римской империи учились оценивать, когда можно прибегнуть к дипломатии, а когда не обойтись без войны; стоило ли платить дань или лучше было стравить племена между собой и отвлечь их от границ. Если в Алании родился герой, из богатого исторического опыта Аргирос мог заключить, как быть.

– Убить его, – сказал магистр. – Начнется хаос, и аланы надолго и безопасно для нас погрязнут в раздорах.

– Разумеется, я думала об этом, – призналась Мирран, – но тут дело не только в моей безопасности, просто уже поздно. Проходы уже в руках киргизов, а не аланов.