Агент Византии - [17]

Его всегда удивляло, как его жене удавалось во всем видеть светлые стороны. Иногда он объяснял это тем, что она на восемь-девять лет моложе его, тридцатилетнего. Но и в свои двадцать он отнюдь не был великим оптимистом. Очевидно, просто она обладала более светлой и жизнерадостной натурой.

Они отличались как физически, так и эмоционально. Аргирос – высокий и худой, с угловатыми чертами лица и темными грустными глазами, – как будто сошедший с иконы. Елена ростом едва доставала ему до плеча. Несмотря на темные волосы, высокие и широкие скулы, ее ладная фигура и синие глаза напоминали о склавенских[14] предках.

Сергию, думал Аргирос, посчастливилось: мальчик походил на мать.

– Не понимаю, как это может быть оспа, Василий, – продолжала Елена. – Последний раз эпидемия в городе была в пору, когда мой отец был еще мальчишкой.

– Но Бог не остановится перед тем, чтобы наслать новую, если Он сочтет нас, грешных, заслуживающими этого.

Елена перекрестилась.

– Kyrie eleison, – воскликнула она. – Помилуй, Господи!

– Верно, помилуй нас, Господи, – повторил Аргирос.

В перенаселенном Константинополе оспа могла распространиться, подобно пожару. После чумы это самая страшная болезнь, какую знала империя. Целые века проходили без эпидемий чумы, но оспу испытывало на себе, по-видимому, каждое поколение – иногда в мягкой, а иногда и в страшной форме.

Елена сумела отвлечь Аргироса от столь мрачных мыслей.

Никому из нас не под силу изменить Божью волю, практично рассудила она, – а потому сейчас нам лучше поужинать.

Ужин состоял из хлеба, оливкового масла, жареного тунца с луком-пореем и белого винограда на десерт. Вкусно, – похвалил Аргирос, хотя он до сих пор не привык так часто есть рыбу. В его родном городе чаще всего готовили козье мясо или барашка. Но здесь, на морском берегу, рыба была много дешевле. Хотя жалованье молодого магистра превосходило офицерское, раньше Аргиросу не приходилось содержать дом и семью… к тому же Елена просит нанять служанку.

Что ж, рыба так рыба.

Убрав со стола, Елена принялась качать Сергия в буковом кресле-качалке, которое она приобрела после рождения мальчика. Когда жена нянчилась с сыном, она говорила только о простых и приятных вещах. То было правило, которому она подчинила и мужа; она не сомневалась, что при нарушении этого обычая у нее уменьшится количество молока. Сергий дважды требовательно попросил еды и потянулся к Аргиросу, занятому собственными делами: магистр нарушил другое правило, которое обязывало отложить дела на потом.

Иногда ограничения его раздражали. Но сегодня он был доволен. Он рассказал Елене о товарище магистре, жена которого родила близнецов через пару недель после рождения Сергия. Товарищ, похоже, вовсе не спал по ночам. Елена поделилась с мужем соседскими сплетнями и тем, что она видела с балкона или узнала от женщин у базарного прилавка.

Сергий заснул, убаюканный матерью. Она отнесла его в колыбель. Вероятно, теперь он проспит примерно до восхода солнца. Подумав об этом, Аргирос вздохнул с облегчением. Еще несколько недель назад мальчик просыпался по два-три раза за ночь, плакал и просил мамину грудь.

Жена, видимо, прочла его мысли, как можно было догадаться по ее глазам.

– Ложимся спать? – спросила она, добавив с задором: – Но нет, я имела в виду – именно спать.

– Нет, не спать, – ответил Аргирос.

Он взялся за застежку ее рубахи. Страсть, с которой он овладел Еленой, удивила ее (поскольку обычно он был сдержан), но приятно.

Утомленная ласками, она почти тотчас же заснула обхватив мужа ногами и прижавшись к нему. Сам же он не спал. Его мысли переключались с одного предмета на другой, пока наконец он не понял, почему сегодня так настойчиво добивался близости с женой: это помогло на время забыть о тревоге.

Он поморщился в темноте. Это эгоистично и несправедливо по отношению к Елене.

Он так и не смог уснуть в эту ночь.

В следующие дни магистр со страхом ходил в Преторий и обратно, опасаясь картин, с которыми мог встретиться по дороге. Он недоверчиво относился к тому, что все оставалось совершенно спокойно, и боялся жестокого разочарования. Только он один видел больного человека, а город даже не подозревал о нависшей над ним угрозе. Но спустя какое-то время Василий уже почти поверил, что Елена была права и что их страстные молитвы нашли отклик.

Он цеплялся за эту мысль, пока мог, хотя день ото дня на работе появлялось все меньше магистров и чиновников. Жизнь связана с риском в любые времена, каждая болезнь опасна: доктора мало чем могут помочь. Молитва давала больше надежды, чем лекарства.

Однако когда стали сообщать, что отсутствовавших на работе одного за другим охватывала лихорадка, Аргироса вновь обуяла тревога. Однажды стало известно, что один из коллег покрылся прыщами, и Аргирос решил: Преторий какое-то время сможет обойтись без него. Он не боялся, что кто-либо обвинит его в отлынивании от работы. Уже и так половина людей, достаточно богатых, чтобы иметь загородный дом, выехала за город «на свежий воздух». С улицы день и ночь доносился грохот повозок с домашним скарбом.

Большинству константинопольцев, конечно, бежать было некуда. Но улицы опустели. Выходящие из дома пристально присматривались друг к другу. Оспа, вероятно, была Божьим проклятием, но все прекрасно знали, что ею можно заразиться только от больного человека.