Агава - [47]

Министры прибывают сюда по одному, их бронированные лимузины с крепкими ребятами за рулем стоят у подъезда. Это, пожалуй, единственный признак, по которому наблюдательный человек может догадаться, что в здании с двумя колоннами происходит нечто важное.

О совещании официально не сообщалось. Кого нужно обзвонил один из помощников председателя совета министров.

Участники встречи собрались в просторном зале, примыкающем к кабинету генерального секретаря партия. За длинным столом рядом с министрами расселись лидеры фракций, члены секретариата, несколько персон, не занимающих никаких постов, но весьма влиятельных, группа экспертов. Встреча проводится в самом узком кругу. На почетном месте — национальный председатель партии, которого предупредили о совещании за несколько часов до его начала.

Все, кто собрался сейчас за столом, подсознательно сгруппировались: «американофилы» сели по одну сторону стола, «германофилы» — по другую. В зале царит предгрозовая атмосфера; у одних лица нахмуренные, у других — растерянные.

Председатель совета министров слегка постукивает пальцем по сводке, которую, как обычно, рано утром по газетным материалам подготовило его пресс-бюро.

Этот человек редко выходит из себя. Вот и сейчас он говорит спокойно, будто с ленцой.

— Да простит меня коллега из министерства обороны, но сегодня утром я сам связался со штабами. В ВМС и ВВС весьма обеспокоены, как бы модернизация «гепардов» не отразилась негативно на их бюджетах, и требуют созвать Верховный совет обороны. Они хотят пересмотреть распределение ассигнований. Не стану скрывать, что я тоже удивлен. При всем моем уважении к самостоятельным решениям, я бы не хотел, чтобы меня ставили перед свершившимися фактами. — Председатель совета министров поднимает глаза, ожидая, что кто-нибудь выскажется, но поскольку все молчат, он, вздохнув, продолжает: — Друзья и коллеги, возможно, вы не вполне отдаете себе отчет в сложившейся ситуации. Мы не можем заявить общественности, будто нам ничего не было известно о контракте между «Эндасом» и немцами. Это затронуло бы честь правительства и вынудило бы нас назначить весьма неприятное расследование. Вы, я думаю, прекрасно понимаете, сколь опасно расследование подобного рода; в нынешней политической обстановке оно может расползтись, как масляное пятно.

Последовавшая за сим многозначительная пауза заставляет высказываться.

— Этого нельзя допустить! — взрывается министр иностранных дел. — На нас и так уже со всех сторон нападают из-за военных заказов. Нашим противникам только это и нужно.

— Однако чтобы выработать линию поведения, — твердо говорит председатель совета министров, — следует кое-что прояснить. Для того я и созвал наше… неофициальное совещание.

Оба «фронта» бдительно следят друг за другом. До сих пор никто не касался вопроса об отношениях с немцами или с американцами: в этом не было необходимости. Эксперт, которого вызвал министр государственных участий, не отрывает глаз от стола. Уж кто как не он может дать необходимые разъяснения, но своей блестящей карьерой он обязан тому, что всегда умел вовремя промолчать.

Снова воцаряется молчание.

А потом вдруг все начинают говорить разом.

Американец с седыми волосами и голубыми глазами говорил так долго, что у месье Клошерона пересохло в горле. Толстый немец попросил разрешения сделать пару звонков и заперся на целый час в соседней комнате: вел переговоры с Бонном. Было слышно, как один раз он даже сорвался на крик. В кабинет он возвратился весь взмокший, но лицо его утратило прежнюю напряженность. Пожав плечами и ни на кого не глядя, он произнес «Jа»15.

Месье Клошерону звонить некуда. Его облекли полномочиями и тем самым переложили на его плечи весь груз ответственности. Переговоры он ведет со свойственной ему ловкостью, ухитряясь урывать понемногу отовсюду, и надеется, что его доверители будут удовлетворены, поскольку все могло обернуться значительно хуже. В сущности, в результате «дружественного» соглашения они потеряют меньше миллиардов, чем уже вложено. Так он, по крайней мере, думает. Но при всем том месье Клошерон испытывает страх, от которого у него громко урчит в животе.

Ровный голос американца отрывает месье Клошерона от невеселых дум.

— Естественно, мои друзья должны быть уверены в доброй воле лиц, которых вы представляете. Речь идет не об отсутствии доверия. Просто доказательства доброй воли с вашей стороны смягчили бы многие проблемы, которые могут возникнуть в будущем. Вы меня понимаете. Нам нужно хотя бы одно доказательство. Любое. Но надежное.

Буря в животе месье Клошерона несколько утихает, когда он наблюдает, как машины гостей отъезжают от виллы: одна — в Париж, другая — в Бонн.

Подайте им доказательство доброй воли! Крови они жаждут — вот чего. Вендетта, иначе это не назовешь.

Пока он набирает номер, к урчанию в животе добавляется сильная изжога от бутербродов и слишком большого количества спиртного.

— Надо, чтобы кто-то занялся этим делом всерьез, не то все мы потонем в дерьме, — говорит он, обращаясь к стенам, к сверкающим витражам, к зеленому холму, как бы раздвигающему горизонт, отчего парк кажется огромным.