Агафон с большой Волги - [35]

– Не знаю еще, что из этого выйдет, – не обращая внимания на подковырки своей подружки, отвечал Федя.

Утром первой, кто увидел газету, была секретарша Мария Петровна. Прочитав заметку, она ойкнула и схватилась за сердце. Потом стали приходить остальные сотрудники, появились шоферы, механики, зоотехники, чабаны. Они на разные лады комментировали статью и карикатуру, сопровождая обсуждение разными остротами и хохотом.

– А початки-то зачем у козленков в зубах? – спросил кто-то.

– Не видишь, машина пустая, ну и догоняют грузовичок, чтобы в кузов положить.

Мария Петровна пыталась увещевать комментаторов, оттереть их от стенда, выпроводить куда-нибудь и даже обратилась за содействием к появившемуся Агафону. Улыбнувшись, он только развел руками:

– А что я с ними поделаю? Уж если вывесили, значит, все должны прочесть.

– Разве можно было такую срамоту вывешивать? – нервно вороша на столе бумаги, сказала Мария Петровна.

– Почему же срамота?

– Ужас! Дама какая-то… Ни стыда, ни совести! – прижимая ладони к вискам, возмущалась она.

– У газеты нет совести или у дамы? – спросил Агафон.

– Да ну вас всех! Неужели вам нравится этот скандальчик на всю область? Роман Николаевич – женатый человек…

– Вот с женой и нужно бы на бахчи ездить, – посмеиваясь, сказал кто-то из шоферов.

– Что за галдеж? – спросил у секретарши вошедший Спиглазов.

Читатели сразу притихли и замолчали. Сторонясь, нарочно приоткрыли стенд для более удобного обозрения.

Роман Николаевич даже не взглянул на щиток; униженно и неловко улыбнувшись, прошел в кабинет. Он уже знал, читал заметку и теперь поджидал Соколова, чтобы переговорить с ним, обсудить событие.

– Кто мог написать такой пасквиль? – спросил он у прибывшего Соколова.

– Ума не приложу, кто бы мог это сделать! – пожимая плечами, ответил Соколов. Заметка ему тоже не понравилась, особенно упрек партийной организации, которую он временно возглавлял.

– Когда у нас последний раз были газетчики? – спросил Спиглазов, бегая по кабинету из угла в угол.

– После того писателя вроде бы никого не было, – припоминая, сказал Соколов. – А может, он и тиснул?

– Не поверю, чтобы такой порядочный человек мог так оскорбительно писать о людях, принявших его как друга.

– Кто его знает, – усомнился Соколов. – Он тоже на наших грузовичках в грязи загорал у Черной речки. Один раз трактором вытаскивали…

– Постой! – останавливаясь перед Соколовым, выкрикнул Роман. – Я, кажется, кое-что начинаю соображать…

– Припомнил кого-нибудь?

– Думаю, что это новенький бухгалтер! – злобно и торжествующе заявил Спиглазов. По знакомому обороту речи в заметке он интуитивно понял, что попал на верный след.

– Не может этого быть, – возразил Соколов.

– А я говорю – он, – настаивал Спиглазов. – Все факты взяты из его докладной записки.

– Какой такой записки? – спросил Соколов.

– Писал он мне, да не знаю, куда я ее задевал, – торопливо роясь в столе, проговорил Спиглазов. – Кажется, изорвал, дурак! Ну ладно, мы его сейчас вызовем и спросим…

– Этого ж нельзя делать, Роман Николаевич, – возразил Соколов.

– Почему? – удивился Спиглазов.

– Потому, это ж будет похоже на расправу с рабкором. А может, вовсе и не он. Тогда совсем получится черт знает что!

– Я ручаюсь, что он!

– Ну, предположим… Да ты сядь, не кипятись.

Теперь уже Соколову не нравилась озлобленность Спиглазова и вообще его поведение во всем этом деле. Погладив влажный лоб, он продолжал:

– В сущности, ежли разобраться по-честному, по-партийному, фактики-то соответствуют действительности.

– Ну, знаешь!.. – возмутился Спиглазов.

– Тут и знать нечего: используем машины хуже некуда.

– Значит, меня смешали с грязью, сплетню сделали общественным мнением, и ты считаешь – правильно? – презрительно, с трясущимися губами спросил Спиглазов.

– Видишь, какое дело, Роман, – после длительного размышления начал Соколов. – Я ведь тебя насчет «сплетен»-то предупреждал. Помнишь?

Спиглазов опустил голову и ничего не ответил. Разговор такой действительно был.

– А потом «сплетня»-то, дорогуша, – употребляя свое любимое выражение «в сущности», продолжал Михаил Лукьянович, – имеет под собой реальный факт. Завернул ты, Роман, не в ту борозду…

– Все давным-давно кончено! – насупившись, сказал Спиглазов.

– Допустим, в заметке использован старый факт. Но, в сущности, ты ничем не докажешь, что тебя оклеветали… Ведь заметку-то нужно обсуждать, подтверждать факты или опровергать. А как ты ее опровергнешь?

– Значит, надо, по-твоему, выносить на общее собрание чабанов и доярок и у всех на виду прополоскать директорское белье?

– В сущности, может, так и придется… – сказал Соколов.

– Утешил, нечего сказать. Называется, поддержал авторитет руководителя!

Вообразив себе галдящее собрание, истерический вопль Раисы, Спиглазов почувствовал на спине холодную испарину.

– Авторитет-то зарабатывается долго, а теряется в один миг.

Соколов поднялся. Свертывая нагревшуюся в руках газету, добавил:

– Теперь от газетчиков отпиской не отделаешься. Жди, еще нагрянут. Наши арбузики в Москву докатятся…

– А кто вывесил эту стряпню? Ты скажи, чтобы сняли, а то сегодня с утра митингуют и ничего не делают, – используя свой последний аргумент, сказал Спиглазов.