Афродита - [22]

Тогда Деметриос взял в ладони лицо Туни и чуть слышно шепнул ее имя.

Глаза египтянки широко раскрылись.

— Деметриос! Деметриос!.. Ты!..

Она протянула к нему руки.

— О! — тихо воскликнула она, и в одном этом звуке выразилась вся ее безмерная радость. — Ты пришел, ты здесь. Неужели это в твоих объятиях просыпаюсь я, Деметриос? Неужели это ты, сын моей богини, повелитель моего тела и моей жизни?

Деметриос слегка отклонился от нее. Но она потянулась за ним.

— Нет, — сказала она, — чего ты боишься? Не стоит опасаться меня потому, что меня хранит могущество Великого Жреца. Забудь, кто я, Деметриос! Женщине в объятиях любовника не нужно имени. Сейчас я не та, что была минутой раньше. Сейчас я просто та, которая любит тебя и которую желание переполняет до самых сосков.

Деметриос не отвечал.

— Послушай, — продолжала она, — я знаю, кто владеет твоим телом. Я не хочу называться твоей любовницей и тем самым превратиться в соперницу моей царицы. Нет, Деметриос, я буду такой, какой ты захочешь сделать меня. Возьми меня, будто жалкую рабыню. Возьми меня, словно последнюю нищую проститутку, которая просит в милостыню мгновение животной страсти. Да и правда, чем я лучше ее? Что мне дали мои боги? У тебя есть хотя бы божественная красота...

Деметриос бросил на нее мрачный взгляд.

— И что же, несчастная, может быть даровано тебе богами?

— Любовь...

— Или же Смерть.

Она встала.

— Что ты хочешь этим сказать? Смерть... Да, Смерть... Но это еще так не скоро! Может быть, лет через шестьдесят я задумаюсь о ней. А почему ты говоришь мне о Смерти, Деметриос?

Он произнес негромко:

— Ты умрешь этим вечером.

Она нервно рассмеялась:

— Этим вечером? Да нет же, нет. Кто тебе сказал? Почему я должна умирать? Отвечай! Почему?

— Ты обречена.

— Кем?

— Твоей судьбою.

— Как ты можешь это знать?

— Я знаю это, Туни, потому что я орудие твоей судьбы.

— И моя судьба готовит мне Смерть?..

— Да, твоя судьба готовит тебе Смерть от моей руки и на этой самой скамье.

Он схватил ее за руку.

— Деметриос, — пролепетала она, объятая ужасом. — Дай мне сказать. Я не буду кричать, не буду звать на помощь... — Она отерла испарину со лба. — Если моя Смерть... если она случится от твоей руки... она... она будет сладостной. Я согласна, я даже жажду ее, но послушай... ты обладаешь тем, что боги даруют своим избранникам. В тебе трепещет власть, которая дает нам жизнь и которая ее забирает. Протяни же ко мне обе твои руки, Деметриос: руку, в которой Любовь, и руку, в которой Смерть... Если ты сделаешь это, я умру без сожаления.

Он взглянул на нее, и Туни прочла в его глазах согласие. Тогда, преображенная счастьем и близостью гибели, подняв к нему лицо, которое страсть сделала уже почти мертвенно-бледным, она зашептала слова, которые женщина произносит лишь в последнем трепете наслаждения. Казалось, она уже предается любви, хотя любовник еще не сомкнул своих объятий.

И она добилась победы, о которой грезила.

Сорвав одним движением свои легкие одежды, она отбросила их с улыбкой последней грусти и распростерлась на скамье. Тело Туни извивалось в неистовом наслаждении, ее увлекало в вечность, и так как Деметриос, служитель Любви, не мог, то ли из нерешительности, то ли из жалости, решиться свершить то, чего от него требовала Смерть, Туни выкрикнула исступленно:

— Убей же меня, убей! Чего же ты медлишь?..

Он приподнялся над нею. В его глаза впивались огромные, исполненные экстаза глаза... и, вынув из разметавшихся волос Туни одну из двух длинных золотых шпилек, он погрузил ее прямо в сердце женщины, изогнувшейся в последнем содрогании Любви... или Смерти.

Лунный свет

Однако эта женщина отдала бы ему и гребень, и даже волосы свои просто так, из Любви.

Если он не попросил об этом, то лишь потому, что желал в точности исполнить волю Кризи: ведь она ясно дала понять, что ей нужно свершение преступления, а не древнее украшение, которое носила другая женщина. Поэтому он и пролил кровь.

Он также прекрасно понимал, что клятвы, данные любовниками, не ко многому их обязывают, так что Кризи в будущем вполне могла бы изменить своей клятве и даже вовсе забыть о ней, и ее нисколько не отягощало бы то обстоятельство, что ей в угоду было погублено безвинное существо. Но сейчас это не заботило Деметриоса.

События, в которые его втянуло против воли, уже настолько завлекли его, что он и не задумывался об их ужасных последствиях. Он боялся лишь, что позднее будет жалеть, если исключит из интриги кровавую, но столь эффектную и красивую сцену. Ведь иногда проблеска добродетельности достаточно, чтобы сделать субреткою Кассандру, комиком — Агамемнона, а Орестею, трагедию, превратить в банальный фарс.

Вот почему, срезав волосы Туни и прижав к груди роковой гребень из слоновой кости, он покорно шел исполнять третье желание Кризи: похищать ожерелье богини.

Нечего было и думать о том, чтобы проникнуть в Храм через главный вход. Конечно, двенадцать гермафродитов, охранявших двери, пропустили бы Деметриоса, несмотря на строжайший запрет впускать кого бы то ни было в отсутствие жрецов, но ему не было необходимости так глупо навлекать на себя подозрения, ибо он знал потайной ход, ведущий прямо к алтарю.