Афродита - [19]

— Дружочек, — вдруг окликнул его кто-то, — не меня ли ты ищешь?

Он не глядя покачал головой и двинулся дальше, ибо никогда не спал дважды с одной и той же женщиной. Это был единственный принцип, которому он следовал, приходя в сады Храма. В женщине, которой ты еще не обладал, есть что-то девственное, а во второй раз прелесть новизны пропадает. Это уже почти как брачное ложе. Деметриос боялся разочарований второй ночи. Хватит с него супружеских обязанностей по отношению к Беренике!

— Клонарион!

— Планго!

— Мнаис!

— Кробиль!

— Иоесса!

Те, мимо кого он проходил, выкрикивали свои имена, а некоторые расхваливали свои ласки и обещали нечто новенькое. Но Деметриос продолжал свой путь, еще не решившись, кого, по старой привычке, выберет наугад из толпы, как вдруг какая-то молоденькая девушка в голубом, склонив голову к плечу, мягко, почти дружески спросила:

— Что, не по карману?

От неожиданности он улыбнулся и остановился.

— Открой двери. Я выбираю тебя.

Девушка радостно вскочила и дважды стукнула в дверь. Старая рабыня отворила.

— Горго, — сказала девушка, — у меня гость. Поживее вина, пирожных — и приготовь ложе.

Она повернулась к Деметриосу.

— Осторожнее поднимайся: одна из ступенек никуда не годится. Проходи в спальню, я сейчас.

То была самая простая и скромная спальня начинающей куртизанки. Огромное ложе, еще одно — для отдыха, несколько ковриков и табуретов — вот и вся обстановка, но сквозь большой оконный проем виднелись сады и двойной Александрийский рейд.

Деметриос стоял и смотрел на город.

Закат в портовом городе! Ни с чем не сравнимая картина! Пурпурные воды, спокойное небо, корабли колышутся, словно цветы, — чья душа, смятенная печалью или радостью, не исполнится блаженного покоя при этом созерцании? Чьи шаги не замрут, чей голос не смолкнет, чей гнев не уляжется?..

Деметриос смотрел, словно околдованный, на зыбкое, дрожащее пламя, исходившее от солнца, уже наполовину погруженного в волны. Его отблески трепетали на кронах сада Афродиты. Над морем, над городом, над Храмом властвовал пурпур, цвета от огненно-красного до темно-фиолетового переливались и сражались, перетекали один в другой и сопротивлялись друг другу, отражаясь в темном зеркале торфяного озера Меотис, на окраине Александрии. Все двадцать тысяч зданий были окрашены в двадцать тысяч разных оттенков, и колдовская сила красоты этого зрелища была столь велика, что Деметриос вздохнул почти с облегчением, когда краски внезапно померкли и на город дохнула прохлада надвинувшейся ночи.

— Вот инжир, пирожные, мед, вино — и женщина. Инжир надо пробовать, пока еще светло, а женщину — когда ничего не видно! — со смехом вошла в комнату хозяйка.

Она усадила Деметриоса, устроилась у него на коленях и обеими руками поправила в волосах розу, которая грозила выпасть.

Деметриос невольно издал возглас изумления: сейчас, обнаженная, девушка выглядела столь юной, грудь ее такой детской, бедра такими узкими, и вся она казалась столь незрелой, что Деметриосу стало жаль ее, как будто он собирался раздавить всей тяжестью своего тела хрупкий цветок.

— Но ты еще не женщина! — воскликнул он.

— Я не женщина?! Клянусь обеими богинями!.. Да кто ж я тогда такая: носильщик или, может быть, философ?!

— Сколько тебе лет?

— Десять с половиной. Почти одиннадцать. Я родилась здесь, в садах. Моя мать — Питиас по прозвищу Козочка. Если я кажусь тебе слишком маленькой, я могу послать за ней. У моей мамы нежная кожа, и она очень красива.

— Ты закончила школу?

— Я еще учусь — в шестом классе. Заканчиваю в будущем году, не так уж много осталось.

— Там не скучно?

— Ох, знал бы, какими занудами бывают наставницы! Они велят по сто раз повторять одно и тоже. Абсолютно бесполезные вещи, которые никогда не понадобятся ни одному мужчине. Только мучаешься зря, а я этого не люблю. Возьми инжир... нет, не этот, он не спелый. Я научу тебя новому способу есть инжир. Смотри...

— Я знаю, но это не самый лучший способ. Слишком долгий. Похоже, ты хорошая ученица, а?

— Все, что я умею, я изучила сама. Наставницы хотят заставить нас думать, будто они сильнее нас. Руки у них, может быть, и крепче, а в остальном... Я не узнала от них ничего нового.

— У тебя много любовников?

— Да, но все слишком старые. Впрочем, это неизбежно: молодые ведь такие глупцы! Им подавай только сорокалетних женщин. Иногда к нам приходят юноши прекрасные, словно сам Эрос, но видел бы ты, кого они выбирают! Настоящих коров! Ужасно быть такой. Надеюсь, я не доживу до таких преклонных лет. Я бы постыдилась и раздеться-то перед мужчиной. Какое счастье, что я еще так молода! Кажется, когда у меня начнутся месячные, я уже буду на пороге смерти. Однако я заболталась. Позволь мне поцеловать тебя. Ты мне нравишься.

Тут разговор принял менее степенный характер, точнее сказать, вообще прекратился, и Деметриос быстро понял, насколько неуместной была его щепетильность по отношению к такой изощренной мастерице своего дела.

Казалось, она понимала, что Эрос для мужчины — одновременно и утоление неутолимого голода, и пресыщение, поэтому сбивала молодого человека с толку неожиданными и страстными ласками, которые он не мог предвидеть, которыми не мог управлять. Она не давала ему ни мгновения передышки. Ловкое, упругое, маленькое тельце обвивалось вокруг его тела, скользило, крутилось, боролось, побеждая — и в то же время сдаваясь в плен. Проведя полчаса в неустанной игре, они наконец слились воедино.