Африканскими дорогами - [15]

Вместе с приданым невесте передавался и скот. «Раз у тебя есть это стадо, нельзя, чтобы твой муж голодал. Он не должен ходить в лохмотьях, когда у тебя есть это стадо», — приговаривали при этом ее родственники. Мужу, впрочем, строжайше запрещалось использовать это достояние жены для оплаты расходов по второму браку.

Исследовательница из Республики Нигер Фатумата-Аньес Диарра писала: «Из свидетельств, которые мы смогли собрать, ясно, что принудительный брак не характерен для традиционного общества, вопреки тому, что часто утверждалось. Ведь девушка сохраняет возможность изменить свое решение до совершения религиозной церемонии брака. Важно понять, что в традиционном обществе брак — это прежде всего событие, которое соединяет одну семейную общину с другой, а также учитывать, что он воспринимается девушкой как средство добиться более значительного социального положения — положения женщины».

Это совершенно верное замечание. Следует, может быть, добавить, что женитьба была средством повысить свой социальный престиж и в глазах мужчины. Ведь одинокого мужчину, холостяка, в деревне часто окружало унизительное презрение. Его положение в общине было ущемленным.

Если верить статистике, то в среднем каждому африканцу было отпущено судьбой около 30–35 лет жизни. Это не значило, конечно, что в Тропической Африке люди не доживали до старости. Несмотря на частое недоедание, если не голод, несмотря на страшные болезни, к югу от Сахары всегда можно было встретить немало пожилых и очень пожилых людей. Больше всего страдали от болезней дети. Колоссальная смертность среди них и была главной причиной столь короткого статистического среднего срока жизни.

Для юноши, основавшего собственную семью, наступали годы зрелости. Эти годы становились для него и временем ответственности. К тому же после 25–30 лет его шансы на долголетие резко возрастали.

После свадьбы и рождения первого ребенка он приобретал почти полную независимость от опеки отцовской семьи. Правда, полностью эти узы никогда не разрывались, и взрослые сыновья продолжали работать определенное время на полях отца. Они должны были помогать ему и платить налоги за всю семью. В свою очередь, глава дома не закрывал глаз на их нужды. От него зависело, когда дети смогут внести выкуп за невест и создать собственные семьи. Он помогал им, выделяя землю, а часто и давая орудия труда.

Отныне молодой общинник был вправе принимать активное участие во всех обрядах и церемониях, вступать в тайные общества, эти надродовые организации, скрепляющие единство племени то с помощью запугивания, то упрочением взаимопомощи.

И с годами его роль в деревне становилась все значительнее.

Повсюду в Тропической Африке можно было наблюдать, как с возрастом человека окружал растущий почет. Я видел, что преклонение перед летами было одной из самых выразительных, самых заметных черт африканской цивилизации. Некоторые ученые даже называли местное общество «геронтократическим», то есть управляемым стариками. В этом утверждении была и остается большая доля правды.

Помню, в окрестностях города Болгатанга, в Северной Гане, я заехал в деревушку фрафра. Меня проводили к хижине вождя деревни, и я увидел сидящего на кожаных подушках глубокого старца. Одно-два небрежно брошенных им слова — и отношение ко мне полностью изменилось. Из настороженного, чуть ли не враждебного оно стало внимательно-дружеским. Мне показали все, даже самые сокровенные уголки построенной многие десятилетия назад деревни.

В чем же заключался секрет этого особенного положения людей пожилых в африканском обществе?

Мне представляется, что, согласно господствовавшему в местной деревне мировоззрению, чем дольше жил человек, тем ближе оказывался он к миру духов — покровителей племени, тем в нем самом сильнее и крепче было начало, которое позднее, после смерти, делало его одним из охранителей процветания и счастья родного народа. Естественно поэтому, что в отношении к старикам проступало уважение, которого не мог бы добиться более молодой общинник.

И второе. В африканской большой семье, объединявшей иной раз до десятка малых семей под тяжелой рукой старейшины, обычно им был самый пожилой из мужчин рода. Возраст открывал путь к власти, к экономическим и социальным привилегиям; лета, например, позволяли мужчине, эксплуатируя труд тех, кто был моложе, окружать себя все большим числом женщин. В результате его престиж становился еще выше.

Но вот наступала смерть.

Это был порог, за которым перед человеком открывался иной мир. Какой? Воображение миллионов людей создавало его из всего того, что или особенно их радовало, или особенно пугало и угнетало. Однако никогда это воображение не обретало полной свободы. Порождаемые им видения основывались на жизненном опыте общества, и как Данте заселил сотворенный им мир душами своих современников, так и африканец, перешагивая порог смерти, оказывался среди хорошо памятных ему соплеменников.

В Гане мне доводилось видеть, как провожающие умершего в последний путь родственники словно бы радовались его кончине. Горе утраты, действительно, смягчалось мыслью, что смерть откроет ушедшим новые тайны жизни, новые тайны мира. Но, конечно, горе оставалось горем, боль расставания — болью, и ликующие песнопения не стирали с лиц этих чувств.