Африканская ферма - [31]

Вальдо даже не старался ступать тихо, и шарканье его тяжелых вельсконов, когда он шел по мощеному двору, Бонапарт Бленкинс отчетливо слышал даже через закрытое окно. Управляющий слушал до тех пор, пока шаги не удалились и не замерли за углом сарая. Тогда он почувствовал, что у него озябли ноги, и торопливо юркнул под одеяло.

— Что вы держите на чердаке? — поинтересовался Бонапарт на следующий вечер, ткнув пальцем на потолок и поясняя свой вопрос известными ему голландскими словами. Служанку тетушка Санни отпустила, и переводить его речь было некому.

— Кожи и мыло, — отвечала тетушка Санни, — пустые бутылки, ящики, мешки.

— А провизию — ну сахар, скажем? — Бонапарт Бленкинс показал сначала на сахарницу, а затем на потолок.

Тетушка Санни качнула головой.

— Только соль и сушеные персики.

— Персики?! — переспросил Бонапарт. — Закрой дверь, моя милочка. Закрой ее с той стороны, — крикнул он Эмм, оказавшейся в столовой. Перегнувшись всем телом через подлокотник и чуть не касаясь носом уха тетушки Санни, он показал жестами и мимикой, будто кладет что-то в рот. Видя, однако, что она ничего не понимает, он пояснил: — Вальдо, Вальдо. Ну Вальдо же, ам-ам! — и показал на потолок.

Только тогда тетушка Санни смутно уяснила себе, о чем речь. Для вящей убедительности он изобразил, будто лезет по лестнице, открывает дверь и что-то усердно жует, — проговорил: «Персики, персики, персики!» — и сделал вид, что спускается по лестнице.

Тут уж тетушка Санни, естественно, догадалась, что Вальдо был на чердаке и ел ее персики.

Чтобы объяснить, как он все это узнал, Бонапарт Бленкинс лег на софу и, плотно зажмурив глаза, произнес: «Ночь, ночь, ночь!» Затем он привстал, дико озираясь и внимательно вслушиваясь, вновь изобразил, как Вальдо спускается по стремянке, и поглядел на тетушку Санни. Ну, теперь-то она, конечно, поняла, как он подстерегал ночью вора!

— Вот дурак этот Вальдо, — сказала тетушка Санни, — их и не угрызешь, они, поди, твердые, как камень, и все червивые.

Не слушая ее, Бонапарт Бленкинс полез в карман брюк и вытащил из-под фалды сюртука аккуратно скатанную плетку из кожи носорога.

Он показал глазами на эту плетку, на входную дверь и подмигнул тетушке Санни.

— А? Позовем его? Вальдо, Вальдо-о-о, а?

Тетушка Санни кивнула и захихикала. Презабавно посмотреть, как мальчишке зададут трепку, хотя этих персиков ничуть не жаль. Когда служанка внесла лохань с водой для мытья ног, тетушка Санни послала ее за Вальдо. Бонапарт Бленкинс сложил плетку вдвое, спрятал ее в карман, приосанился и, напустив на себя важность, приготовился доказать, что он шутить не любит. Вальдо остановился в дверях и снял шляпу.

— Войди-ка, юноша, — сказал Бонапарт Бленкинс, — и закрой за собой дверь.

Вальдо вошел.

— Ничего страшного не случилось, дитя, — сказала тетушка Санни. — Сама была маленькой. Ну взял, так и признайся.

Бонапарт Бленкинс нашел это замечание несообразным с серьезностью драматического момента. Выпятив губы и взмахнув рукой, он торжественно провозгласил:

— Вальдо, меня без меры огорчает необходимость призывать тебя по такому прискорбному поводу, но долг не позволяет мне поступить иначе. Не стану утверждать, что искреннее и чистосердечное признание исключит необходимость наказания, хотя ты и можешь облегчить себе участь добровольным и смиренным покаянием. Вальдо, отвечай мне, как родному отцу: брал ли ты или не брал, ел ли ты или не ел персики на чердаке?

— Скажи, что брал, мальчик, — добродушно подсказывала тетушка Санни, ей вдруг стало жаль Вальдо. — Скажи, брал, и вся, мол, недолга. Тогда он побьет тебя не так сильно.

Мальчик медленно поднял глаза и уставился на нее отсутствующим взглядом, а потом вдруг краска залила ему лицо.

— Так тебе нечего сказать? — прорычал Бонапарт Бленкинс, на мгновенье утратив чувство собственного достоинства и манеры. — Тогда я скажу тебе, что, когда какой-нибудь юнец тратит три четверти часа, чтобы набрать соли в банку, а в три часа ночи рыскает по чердаку, — естественно предположить, что в голове у него завелась дурь. А если она там заводится, ее вышибают. — Бонапарт заглянул Вальдо в лицо и осклабился. Но тут же испугался, что эдак он испортит всю торжественность момента и сцена потеряет драматизм.

— Вальдо, — сказал он, — сию минуту и без всякой утайки признавайся, что ты ел персики.

Вальдо стоял белый как мел. Он смотрел себе под ноги, с упрямым видом сцепив пальцы рук.

— Ну-с, так намерен ты отвечать?

Вальдо метнул на него взгляд исподлобья и снова уставился себе под ноги.

— Что за бес в него вселился! — вскричала тетушка Санни. — Ну скажи, что брал — и все тут. Все дети одинаковы. Я постарше твоего была, а таскала у матушки bultongs из кладовой да всю вину сваливала на чернокожих ребятишек, не самой же подставлять спину под розги. Скажи: брал, мол.

Но Вальдо молчал.

— Полагаю, недолгое одиночное заключение пойдет ему на пользу, — сказал Бонапарт Бленкинс. — У тебя будет возможность, отрок, поразмыслить о том чудовищном грехе, каковым ты запятнал себя. Вспомни, что ты обязан оказывать повиновение тем, кто старше и умнее тебя и чей долг направлять тебя и учить уму-разуму.