Африка - [3]

Он так очаровательно лохмат, что поневоле приходится обозреть и всего его целиком, чтобы твердо убедиться в том, что он создан природой невероятно гармонично. Джинсы страшно длинные, точнее, это ноги длинные, но ног я не вижу, а вижу бесконечные колонны штанин цвета индиго. И глаза у него такие же - джинсовые и лохматые, и никак иначе. Такие глаза бывают у веселых колли и гениев, успевших состояться еще при жизни, а не после смерти, стараниями публики. И поскольку совершенно ясно, что это чудо - не колли, я говорю:

- Вы гений?

Это вырывается у меня непроизвольно; человека пугать нельзя, я точно знаю. А тут сумасшедшая особь женского пола пытается проделать в тебе отверстие солидного диаметра, и тут же что-то этакое говорит. Словом, я отступаю, сохраняя все признаки холодного достоинства и сдержанности; но внутри меня все поет и ликует. Никогда не видела такого ошеломительного чуда.

- Извините? - он подается вперед, словно огромный башенный кран падает с небес, стараясь согнуться, чтобы примериться к моему росту. А о чем Вы думали, когда я на Вас налетел?

- Почему я не хочу в Африку, - честно отвечаю я, ибо у меня нет времени на изобретение более интересной темы для размышлений например, как же умер Наполеон; или, скажем, сравнительный анализ раннего творчества Мицкевича с поздней поэзией Копыхальского.

Шанс поразить его своей безграничной эрудицией упущен, и я начинаю отступать - мне нужно на работу. Хотя бы сегодня.

- А почему Вы не хотите в Африку? - спрашивает он.

Поскольку я двигаюсь на автопилоте, то выходит, что это он старается шагать в ногу со мной, заглядывая мне в лицо тем самым странным способом, о котором поется в песне - "искоса, низко голову наклоня". При его росте и не такое возможно.

- Не знаю, - отвечаю я. - Но к вечеру должна знать, иначе мне предстоит тот еще разговор.

- Кажется, я могу назвать одну причину, - загадочно произносит лохматое чудо, и здесь выясняется, что мы пришли.

Когда-то Кант выразился о чувстве долга на предмет того, что оно должно быть самодостаточным и не подкрепляться дополнительными стимулами. Я утверждаю, что это самое чувство долга во мне развито бесконечно, ибо как еще объяснить тот факт, что я мужественно объявляю чуду цвета индиго о том, что пришла к себе на работу.

- Жаль, - вздыхает он. - Всего хорошего. Привет Африке.

Вот и все. Сказка заканчивается, не начавшись. И почему меня упорно преследуют те, кто мне совсем не нужен? Или это и есть диалектика. Вообще-то моими поклонниками - милыми, интеллигентными и завидными женихами - можно заселить если не всю Африку, то ее безлюдные области. Может, подбросить эту идею кому-нибудь? Лично я голосовала бы "за".

Хлопают двери, разграничивая два пространства: пространства индиго и серого - а что еще остается тому, кто только что упустил свою мечту? Надо было бы выбежать на улицу и догнать его, но, во-первых, это по-детски. А, во-вторых, пусть и остается чудом; мало ли как повернется в реальности.

Мой отдел встречает меня таким восторженным ревом, что все разочарования юности, а также зрелости, отходят на второй план. Мне немедленно наливают полную чашку кофе - ту самую, от Нескафе, призовую (отдел покупал кофе вскладчину, и вышло много - и кофе, и чашек). Затем вручают шоколадку, выдают аванс и премиальные - правда, как не из этого мира?- и начинают напичкивать, как дитя витаминами, последними сплетнями.

Машка из машбюро выходит замуж через месяц. Наш отдел купил ей шлепанцы в виде крыс, с отвислыми ушами и милыми рожицами. Я немедленно хочу такие же, и шлепанцы срочно упаковывают в шуршащую бумагу, пряча от моего хищного взгляда. Дусик защитил диссертацию, и вот уже два дня на моем столе лежит официальное предложение руки и сердца. В этом году их поступит еще два; а всего он сочиняет четыре таких опуса в год и приносит каждого первого числа нового сезона. Очень удобно. Такая педантичность дает мне возможность не встречаться с ним лично, а ему не выслушивать очередной отказ, высказанный в несколько оскорбительной манере. Я уже устала за пять лет, хотя и тешу себя сознанием того, что в некотором роде являюсь чьей-то музой. Дусик уверен, что я отвергаю его из-за недостаточно солидного общественного положения, а посему принимает соответственные меры. Он поднапрягся и выдал за пять лет две вполне сносные работы. Скоро станет академиком.

Пал Палыч Знаменский - а сколько ему пришлось вытерпеть из-за этого имени!- раз даже хотел менять оптом имя, отчество и фамилию, но не позволили, так как заподозрили что-то криминальное - уходит на пенсию. Мы его очень любим, но не боимся потерять. Он так же постоянен в своих привычках, как Дусик. Уходит на пенсию раз в году. И тут же меняет решение.

Меня повысили... Этого не может быть, но приказ существует, денег выдали больше; и я начинаю усиленно думать об Африке - как это может быть связано? Просто, как укол в пятую точку от головной боли скажите, какая связь.

Множество мелких новостей не пригодно для упоминания вслух, и существует только для служебного пользования. Когда я окончательно убеждаюсь в том, что все прочно запечатлели в памяти мой светлый образ, я поднимаюсь, и с лицемерным вздохом заявляю, что жаль, но нужно уже бежать. Работать, то бишь - творить, как говорит пан Копыхальский.