Африка: Сборник - [66]

Наконец бледные тонкие руки Хусейна Менашиби с величайшей осторожностью раскрыли последнюю книгу; ее страницы были настолько ветхими, что напоминали старинное кружево. Чуть дрожащим голосом ученый пояснил:

«Я хочу показать вам уникальный экземпляр. Я нашел его — Аллах мне помог — на чердаке, в доме каида, живущего в долине Сус. Это поэма, принадлежащая перу последнего короля испанских мавров. В ней описаны великие сражения, которые он дал на суше и на море, прежде чем обосновался здесь, в Танжере».

Я постарался как можно лучше перевести слова ученого на английский. А потом Хусейн Менашиби стал выборочно читать стихи арабского владыки. И тут, о друзья мои, у меня стеснилось дыхание и я уже был не в силах вымолвить ни слова. Ибо слышал я отнюдь не стихи. Я явственно различал топот коней, скачущих галопом, с развевающимися гривами, свист летящих со всех сторон стрел, звон сабель и страшные крики сражающихся воинов. И в эти минуты я ощущал себя не маленьким нищим горбуном, который, прося подаяние, бегает по этому вот городу, где нас кто только не унижает, а сыном свободного независимого народа, завоевавшего полмира, снискавшего милость всемогущего Аллаха и наводящего священный ужас на неверных.

Никогда еще, даже в самые волнующие моменты своих повествований, Башир не говорил так вдохновенно и не обращал столь пламенного взора на слушателей. И никогда прежде его речи столь сильно не воздействовали на них. Одетые в лохмотья, худые, изможденные, со следами болезней и лишений на лицах, люди вдруг воспрянули в едином порыве. Глаза их горели, и, воздев руки к небу, они возбужденно кричали:

— Слава пророку!

— Слава его воинам!

И громче всех остальных голосов звучал голос человека, у которого чалма была намотана так, как принято у фанатичных даркава:

— Настанут и для нас славные дни! Настанут!

— Настанут! Такова воля Аллаха! — не удержавшись, подхватил мудрый и кроткий старик Хусейн, торговавший сурьмой.

И Башир продолжил:

— Хусейн Менашиби осторожно закрыл книгу мавританского короля и аккуратно положил ее на стопу тех, что он нам показывал. Господин Флаэрти поднялся со словами благодарности. Слуга пошел открывать нам двери. Хусейн Менашиби поклонился, провожая своего гостя. Все они таким образом какое-то время были ко мне спиной. И тогда я, о друзья мои, о мои братья, в одно мгновение схватил с самого верха стопы поэму воинственного короля и, быстро сунув под лохмотья, прижал к себе.

При этих словах толпу, еще не успевшую умиротвориться, захлестнула новая волна — на сей раз неверия, возмущения и страха.

— Что?! Ты украл старинную книгу? — первым прокричал чтец Сейид.

— Истинная правда! — ответил Башир.

И толпа принялась стенать и голосить:

— Он украл! Он украл книгу!

— Но для чего? Для чего ты это сделал? — недоумевал Мухаммед, уличный писец. — Зачем тебе, неграмотному, понадобился единственный в своем роде бесценный манускрипт?

— Да он продать его хотел! И за хорошие деньги! — завопил ростовщик Наххас.

— Неправда! — что было мочи прокричал Башир.

— Неправда, я уверен, — поддержал его славный Хусейн, продавец сурьмы.

Тут даркава, подавшись вперед и взявшись за рукоятку кинжала, проговорил своим особенным голосом:

— Это неправда.

И толпа принялась кричать:

— Но тогда для чего? Для чего?

— По сей день ума не приложу, о братья мои, — смиренно ответил Башир. — Всесильный дух, что снисходит на меня, пожелал этого.

Воцарилось глубокое молчание. Спустя некоторое время Башир заговорил вновь:

— Обычно, когда я ходил с моим другом рыжеусым Флаэрти по улицам города, я старался держаться к нему поближе, поскольку случалось, что он клал руку мне на плечо, и я испытывал при этом огромное удовольствие. Однако, выйдя от Хусейна Менашиби, я пошел от него на некотором расстоянии. Я тогда ненавидел его, хотя из всех иностранцев он был для меня самым дорогим человеком. Как бы я хотел, чтобы все неверные разом исчезли с нашей земли или же чтоб они были нашими рабами, но никак не господами.

Мы прошли под аркой мимо старинного дворца марокканских султанов, ныне превращенного в мавританскую кофейню для туристов. Услужливый гид увязался было за господином Флаэрти, и я вспомнил, как сам сколько раз так же угодливо бегал за иностранцами. Господин Флаэрти грубо отогнал его, а я пожелал ему всяческих напастей. Книга мавританского короля жгла мне грудь.

Так в молчании добрались мы до площади Касбы. Над стеной дома, где еще недавно жила госпожа Элен, покачивались на ветру ветви высоченной раскидистой смоковницы. В доме, должно быть, уже поселились другие иностранцы — они ведь так любят красивые арабские особняки. Книга мавританского короля, хоть и не была тяжелой, больно давила мне на грудь.

Неожиданно господин Флаэрти остановился возле особняка напротив, занимающего весь угол площади. Стуча в массивную дверь, он сказал:

«Радуйся, Башир. Сейчас ты увидишь самую красивую постройку в Старом Танжере».

И действительно, друзья мои, когда двое слуг-арабов, одетых в белые, безупречно чистые джеллабы, раскрыли перед нами створы массивной деревянной двери, я понял, как достойно и с каким великолепием может быть устроена человеческая жизнь. Внутренний двор был едва ли не таким же обширным, как площадь Касбы, и сплошь вымощен красивыми блестящими плитами. Со всех сторон двор окружали сводчатые галереи, поддерживаемые многочисленными колоннами. Плиты раскалялись под лучами солнца, а в галереях царила прохладная тень. На галереи выходили двери просторных залов с потолками из кедра.