Африка: Сборник - [59]

Отплытие было намечено на следующий день.

Однако утром, едва рассвело, на яхту прибыли таможенники с целью осмотреть трюм. Обнаружив, что в судовых документах ящиков значится больше, чем имеется в наличии, они конфисковали груз и наложили огромный штраф на Ноэла. Договориться с каким-либо влиятельным лицом в Альхесирасе не представлялось возможным: мы приобрели здесь слишком дурную славу. А поскольку у Ноэла не было ни одной песеты, ему пришлось оставить «Радугу» в качестве залога. Для него это было разорение, как, впрочем, и для госпожи Элен, и для моего друга Флаэрти.

Тогда матросы с нашей яхты, до той поры относившиеся ко мне дружески, все как один заявили, тыча в меня пальцем:

«Несчастье свалилось на нас из-за этих проклятых горбов. Один из них явно лишний».

Вот такой урок извлекли они из всего, что случилось с нами.

Тут толстый бездельник Абд ар-Рахман с важным видом произнес:

— Неверные и в самом деле глупцы. Ну откуда им знать, что именно приносит несчастье, раз они неверные?

— Так уж устроены люди, — сказал, ни к кому не обращаясь, старец Хусейн, торговец сурьмой.

И Башир продолжил:

— Мы вернулись обычным рейсовым судном, ежедневно курсирующим из Альхесираса в Танжер. Едва ступив на пристань, я поспешил в хижину дяди Тома, чтобы как можно деликатнее сообщить обо всем Лее. Но она уже знала. Новости быстро распространяются среди испанцев, живущих по обоим берегам пролива: их разносят испанские рыбаки. Приходил какой-то приятель Франсиско и все Лее рассказал.

Однако Лея, казалось, не была ошеломлена внезапно свалившейся на нее бедой. Она словно ждала ее, была уверена, что несчастье произойдет. Вот тогда-то она и поведала мне, каким образом Эдна вынудила ее предать Франсиско.

В тот же вечер Лея вернулась в кабак. Она сказала, что старый Самуэль при смерти и ей нужно доработать неделю, чтобы иметь возможность достойно похоронить его. Но, я уверен, она в любом случае пошла бы работать к Эдне. Лея была словно заколдована.

В этот момент все лица повернулись к страшно раздувшемуся мешку, лежащему на коленях у Кемаля, заклинателя змей, в котором что-то беспрестанно копошилось. Но Кемаль оставался недвижим, и Башир продолжил:

— Та ночь в кабаке Варноля не была похожа на прежние. Так пожелала госпожа Элен.

Когда мы, вернувшись в Танжер, расставались с ней на пристани, она взяла с меня слово, что я, как только узнаю сам, немедленно сообщу ей, в каком состоянии Лея. Я не только сдержал обещание, но еще и рассказал, каким образом Франсиско попал в западню: Эдна заставила несчастную Лею говорить; Варноль сообщил арабу-осведомителю, что Франсиско находится на яхте, готовящейся к отплытию; араб предупредил испанское консульство в Танжере, а оно, в свою очередь, телеграфировало полиции Альхесираса.

«Так, значит, все это злодеяние лежит на совести двух презренных негодяев из кабака», — сказала госпожа Элен, и глаза ее запылали.

В них я увидел и великодушие, и отвагу, и благородный гнев, — словом, те качества, которые побуждали с большой симпатией относиться к этой странной женщине, несмотря на все ее выходки.

Немного поразмыслив, она приказала мне тихим, но властным голосом:

«Слушай, Башир, мы устроим Франсиско проводы, которые пришлись бы ему по душе. Слушай же: ты разыщешь всех его друзей и попросишь, чтобы они собрали всех своих друзей и еще друзей их друзей. Ты скажешь, чтобы этой ночью все они пришли в кабак, где работает Лея. Я всех их приглашаю, и чем больше народу соберется, чем больше они выпьют вина, чем чаще станут заказывать музыку, тем мне будет приятнее. Закатим веселье, какого они еще не видали. Действуй, Башир».

В самом деле, друзья мои, проводы получились небывалые.

Кабак заполнили десятки ремесленников, рабочих, рыбаков — все в праздничных одеждах. Многие привели своих любимых гитаристов. Был приглашен и Маноло — превосходный певец из «Маршико», страдающий тяжелой болезнью. Клянусь вам, друзья мои, что если испанцам в жизни и удается что-то на славу, так это веселье при каждом удобном случае. Большинство тех, кто пришел в кабак, даже толком не знали, по какому поводу праздник. Они решили, что их позвали отметить богатый улов. Нет ничего роскошнее торжеств, устраиваемых обычно судовладельцами и хозяевами баркасов после удачного плавания.

А на сей раз их пригласила женщина — молодая, красивая, щедрая. От этого им еще больше хотелось веселиться, и они походили на детей, захваченных интереснейшей игрой. То и дело раскрывались ящики с вином, одна за другой откупоривались бутылки. Слышались взвизги подвыпивших женщин. Музыка не смолкала: то музыканты из кабака, то приглашенные гитаристы наяривали какую-нибудь мелодию. Пел, как ангел, Маноло. Тут же импровизировали фламенко, пасодобль, танго в честь госпожи Элен, господина Флаэрти и Ноэла.

Время от времени я — единственный, кто сохранил ясную голову, — поглядывал на Варноля и Эдну. Их лица выражали некоторое беспокойство. Они никак не могли взять в толк, по какому случаю праздник, ведь плавание, они знали, закончилось крахом. Но как отказать гостям такой богатой на вид американки? Может, она устроила попойку, чтобы забыть о своей неудаче? Как бы то ни было, успокоились они лишь тогда — я это прекрасно видел, — когда на рассвете госпожа Элен потребовала счет.