Африка грёз и действительности (Том 1, все фотографии) - [9]

Мостовая гудела, но проходившие колонны молчали. И это было грозное молчание, так как над головами людей весенний ветерок колыхал цветные транспаранты со словами:

«Liberté, égalité, fraternité pour tout le monde»!

«Свобода, равенство и братство для всех».

Звучит громкий марш, раздаются аплодисменты зрителей, многие выкрикивают лозунги.

«Освобожденная Франция хочет видеть Индокитай свободным».

Так говорил французский народ в Авиньоне. А недалеко отсюда, в Марселе, городские власти, чтобы отвлечь внимание марсельцев, устроили велосипедные гонки по главным улицам города, и в самом крупном французском порту в это время грузили на корабли военные материалы для Индокитая…

Франция праздновала Первое Мая…

Между Европой и Африкой

Мы пробыли во Франции несколько дней и все это время нам казалось, что страна походит на тяжело нагруженный поезд, который с трудом преодолевает высокий горный перевал. Страна бурлила в забастовках, ее душили правительственные кризисы и нехватка хлеба. Проблемы заработной платы и черного рынка казались неразрешимыми. На фоне этого хаоса Франция выглядела беспомощной и бессильной. С кем бы мы ни говорили, мы еще и еще раз убеждались в том, что французы не слишком доверяют правительству. Огромные плакаты утверждали, что спасение Франции в десятипроцентном снижении цен. Однако портовый контролер в Марселе, когда мы заговорили о правительственной политике цен, горько усмехнулся и сказал:

— А известно ли вам, что 14 дней тому назад все цены были повышены на 25 процентов? При такой системе всегда можно пойти на небольшое снижение…

Французские газеты почти ежедневно на первых полосах сообщали об очередном пожаре на каком-нибудь из национализированных промышленных предприятий. Было ясно, что здесь проводится организованный саботаж. Национализированная промышленность не имела достаточных сил для энергичного разбега, так как ее развитие умышленно тормозили капиталисты, которым в ходе поэтапной национализации было предоставлено широкое поле деятельности. Общественность была утомлена бесконечными парламентскими дебатами по основным проблемам, стоявшим перед страной, ибо предложения прогрессивных представителей народа наталкивались на упорное сопротивление парламентских поборников капитала.

Поэтому мы без сожаления расставались с Францией, к которой уже не подходил давнишний эпитет «прекрасная». Франция подурнела…

Приближался день прощания с Европой.

Когда мы покидали Прагу, нас предупредили о затруднениях при получении билетов на пароход, идущий из Марселя к Африке. Все еще ощущался острый недостаток морских транспортных средств, хотя после окончания войны прошло уже два года. Заказ билетов по телеграфу из Праги не помог. В посреднических агентствах, очевидно, отдавали предпочтение пассажирам, которые охотно давали солидные чаевые при покупке билетов, и мало заботились о заказчиках, находившихся за тысячу километров от маклерских контор.

После переговоров, продолжавшихся несколько дней, нам удалось, наконец, раздобыть билеты третьего класса на французский пароход «Кутубия», который совершал регулярные рейсы между Марселем и берегами Марокко.

Пятого мая, во вторую годовщину памятных пражских дней,[3] мы ехали по марсельским улицам к порту вслед за машиной Поля Дрезена, представителя пароходной компании. У мола нас ожидала «Кутубия», которая забирала в свой трюм последние остатки груза. В последнюю очередь должны были грузиться автомобили пассажиров. Должны были…

Впереди вдруг заскрипели тормоза, зазвенело стекло и заскрежетал металл.

Когда все стихло, мы увидели, что машина, вылетевшая из боковой улицы, врезалась в заднюю дверцу «ситроэна» Дрезена. По мостовой полилась вода из радиатора, со всех сторон начали собираться люди.

— Вы не пострадали, господин Дрезен?..

— Нисколько, — ответил Поль, с трудом открывая помятую дверцу машины. — Хуже было бы, если бы такая вещь случилась с вами на прощанье с Францией. Посмотрите на физиономию этого болвана, — сказал он, указывая на шофера врезавшейся машины. — Разве так ездят?..

Полиция составляет протокол, а мы теряем время.

— Простите, господин Поль, «Кутубия» отплывает через сорок минут. Все документы на таможне. Может быть, нам вернуть билеты?..

— Что вам приходит в голову! Подождите минутку, я уже готов. Велю только оттащить в сторону машину и поеду с вами. Она не убежит…

В порту нас ждал неприятный разговор.

— Посмотрите сами, уже закрываются люки. Надо было приезжать вовремя, мы не можем ждать.

Но тут начал действовать Поль Дрезен. Слова ему не понадобились. Он вынул бумажник, помахал им над головой и свистнул крановщику, который сидел высоко в будке подъемного крана. Портовые рабочие протянули над молом сеть и через несколько минут наша «татра» поднялась к небу. Мы торопливо снимаем несколько кадров, жмем руки провожающим и делаем последние шаги по Европе. Матросы стоят наготове, чтобы втащить трап на палубу.

— Коносамент[4] пошлю вам самолетом в Касабланку. Он прибудет туда на день раньше вас, — кричит снизу Поль и в последний раз машет на прощанье рукой. — До свидания, друзья…

Плаванье от Марселя до «Казн», как называют Касабланку французы, продолжается три дня. Этого оказалось достаточным, чтобы познакомиться со всеми пассажирами, покидавшими вместе с нами Европу. То были чиновники, безработные, отправлявшиеся в Африку в поисках хлеба насущного, туристы с путеводителями дорожных агентств и тщательно разработанной программой охоты на диких зверей, сенегальцы, арабы, представители всех цветов кожи и языков, которые в мундирах французских колониальных войск беспрестанно кочуют между берегами Франции и Африки.