Афонские монашеские молитвенные дневники - [33]

Еще за неделю старцу был указан день смерти его, когда уже больной, причащая больного полгода сужением горла, он сказал больному: “Помру на Покров, а ты через три дня после меня”. На Покров Божией Матери к вечеру (9-й час по афонски) старец потребовал свечу зажженную и держа ее, лежал с нею. Все мы, духовныя чада его, собравшись около него, молились; прочитали канон на исход души и несколько глав Евангелия, ждали смерти, а смерть не пришла. И старец спокойно сказал: “Возьмите свечу”. Наверно было опять открыто старцу, что помрет на другой день Покрова. Болезнь его с этого времени прекратилась, он лежал спокойно. Одно только желание было его: причаститься еще в последний раз. Сим озабочен был, боялся, что не сможет, т.к. в прошедший день с трудом проглотил Святое Причастие. Хотя все время — подряд десять дней — причащался, но еще очень хотелось перед смертью, и вот придумал такой способ: “Надо кровь Христову положить под язык, чтоб Она согрелась и со слюной смешалась”, и велел влить ему теплой воды под язык, с чайной ложечки. Я так и сделал, затем еще три раза попрактиковались. Все три раза с медлительностью легко проглатывал водицу. В заключении старец сказал: “Вот так смогу причаститься, скажи духовнику, чтобы он так причастил меня — под язык”.

1943-го года, 23 февраля, Понедглник Чистый. Начал писать свой дневник. Слава Богу опять дождался святого Поста и с Божией помощью вступил в подвиг спасительнаго поприща говения и молитвы. Да поможет Бог благополучно преплыть, кажущуюся мне страшной сию пучину святой Четыредесятницы, с пользой для души своей, также в благодушном терпении достигнуть светлаго торжества Христова Воскресения. В благоговейном страхе поклониться честным Его страстям и светлому Воскресению. И удостоиться в духовной радости насладиться Святой Пасхи. Как всюду кругом тихо и спокойно, все работы и заботы теперь на время прекратились и все внимание обращено на душевное устроение и мне пришло на память продолжать давно оставленный дневник, в который с сего дня и решил опять записывать.

Страдание от помыслов и брань с ними

Вижу себя, представляю себя, в плену и в большом здании или лучше сказать в обширной тюрьме наполненной арестантами разных сословий и характеров обоих полов, всякого рода злодеи и развратники, разбойники, воры, грабители, убийцы, обманщики, льстецы, клеветники, празднословцы, сквернословцы, пьяницы, блудники, похабники, сквернители, ругатели, безбожники, хулители и просто сказать — все, что есть греховнаго и зловреднаго на свете, то все собрано в этой тюрьме. И все эти люди, погубившие в себе подобие человеческое и похожие скорее на зверей и на животных, не сидят на одном месте, а все время находятся в движении и беготне и искакании — каждый кого-то себе подобнаго. Я в этой тюрьме лежу на полу, больной и разслабленный, грязный и оскверненный, в одежде бедной разодранной, а из ран у меня течет непрестанно гной, издающий тяжкое зловоние. А эта подобная мне вся тюремная шваль, окружив меня, каждый с сильным натиском старается навязать мне свои обманы и соблазны и непрестанно, то один, то другой, досаждают мне. И этими льстивыми, исполненными зловредностями и всякой гадостью беседами, как острыми ножами и смертоносными стрелами, изранили всю мою душу. Но злоба и хитрость тюремщиков моих не умолкает. Они еще с большим злорадством и наглым издевательством, как можно больше — досадить мне и навязать мне свои понятия, вкусы и убеждения, одним словом, сделать меня подобным во всем себе — гадким и злонравным. И как лютыя собаки терзают меня, не на одну минуту не дают мне покоя, всего меня измучив до крайности, так что не достает у меня и сил вырваться от них и освободиться, хотя бы на малое время. Не дают мне эти злодеи обратиться за помощью к родным, друзьям и знакомым, которых вблизи я не вижу. А если стану кричать жалобно и звать кого-либо на помощь, то они затыкают мне рот или сильнейшим своим шумом и гамом стараются заглушить меня, чтоб не был услышан мой слабый голос. И так я в таких муках остаюсь беззащитным и безпомощным, а потому по временам совершенно падаю духом, видя себя в таком безпощном состоянии и поневоле отчаявшись, отдаюсь им во власть, прекращая всякое противление им, и нехотя примиряюсь со своей горькой судьбой, а забыв о своем должном — упокаиваюсь и начинаю кое в чем соглашаться с ними, а от того начинаю дуреть и в большее безумство приходить и сильнее душой и телом болеть.

Бывает и подолгу в таком забвении и повиновении пребываю у своих злодеев. Но иногда случается: откуда — не знаю, спускается на меня луч света и мне делается так хорошо и легко, а эта мрачная тюрьма и все злые арестанты становятся очень противны. В эту минутку и я снова воспринимаю надежду высвободиться из этой тюрьмы и начинаю опять, собрав в себе все силы, жалобно-жалобно кричать, звать кого-нибудь к себе на помощь. Так бывало кем-либо и услышан был. В то время, или лучше сказать, момент, возсиявает свет и мрак тюремный исчезает, да и сама тюрьма с арестантами изчезает. Открываются мои зажмуренные глаза и я вижу пред собой во свете моих милых друзей, родных, знакомых: ласково и сладко беседующих со мной. На душе от этого света и бесед становится спокойно, тихо радостно, но это не надолго так бывает, по причине болезненной моей слабости я не в силах держать себя с ними в надлежащем и приличном состоянии, да еще и нажитом в дурном обществе. Дурным своим обычаем и зловониями скоро отгоняю их от себя и они с жалостью обо мне отходят. И тогда опять постигает меня тот же мрак и те же разбойники, да еще с большей лютостью и злобой начинают тиранить и мучить меня. Но кроме этих мучений временных, меня ожидают еще страшнейшия и лютейшия мучения, уготованныя для грешников: геена огненная и тартар мрачный и червь не усыпающий, и мучение то — вечное, конца не имущее.