Афинский яд - [124]

— Ты взяла ее имя, потому что хотела использовать это жилище в своих целях?

— Главным образом, не поэтому. Впрочем, упускать дом тоже не хотелось. Он, конечно, не всегда был так запущен, помню, раньше я поддерживала тут некоторое подобие порядка. Мне нравилось, что есть место, куда я всегда могу прийти, а нынешним летом превращаться в Ликену стало легче. Потом я переехала к Филину, и все упростилось еще больше: от его дема до Ахарн рукой подать.

— Неужели Филин позволял тебе разгуливать, где вздумается? — удивленно спросил я. — Твой хозяин? Ты же все-таки была его рабыней.

— Ой, Филин. Больше всего он любил, когда я изображала Ликену, нацепив черный парик, — его это возбуждало. Я прикидывалась жестокой, неукротимой спартанкой, а он — эдаким неслухом, которого надо усмирить. У меня был маленький кнут и парик. Я отдавала Филину приказания. Когда я узнала, что Ликена умерла, я не сказала ему, боялась, что новость испортит нам все веселье, а мы оба успели полюбить эту игру в Ликену. Филин возжелал меня с первой же встречи — как раз тогда Эргокл предъявил обвинение Ортобулу. Филин догадался, что со мной можно играть. Но проверить свои догадки ему удалось ох как не скоро, я об этом позаботилась.

— А! — воскликнул я. — Тогда понятно, почему Филин так внезапно потерял от тебя голову и потакал всем твоим прихотям!

— Ну, — Марилла передернула плечами. — Разные мужчины любят разные вещи. Как сказал поэт, «воли небесной различны явленья».[10] Филин никогда не стремился ограничивать мою свободу. Ему было нужно одно: чтобы я вернулась и вновь стала его развлекать. Я сразу сказала, пусть, мол, не рассчитывает на взаимность, пока Ортобул не заплатил за содеянное. О, пришлось, конечно, насочинять историй про всякие мерзости, которые якобы делал со мной Ортобул. Что-то мне и правда довелось вытерпеть, только не от божественного Ортобула, а от Эргокла. А еще я сказала Филину, что Ортобул смеялся над ним, — Филин не выносит, когда над ним смеются. Как он бушевал! Впрочем, со мной он чаще всего был, как шелковый. Иногда вдруг как рассвирепеет, а потом давай вымаливать прощение, после хорошей трепки он снова становился паинькой — до следующей вспышки. Но что в Филине хорошо, так это щедрость. Если я говорила, что истратила все, что мне было выдано на месяц, он без лишних слов давал мне денег.

— Полагаю, женившись на Гермии, Ортобул, как бы это сказать… выпустил тебя из виду, — мягко произнес я, не желая задеть женщину.

— Женившись на Гермии, — с горечью согласилась Марилла, — мой дорогой Ортобул потерял ко мне всякий интерес. Я могла беспрепятственно устраивать свою жизнь под именем Ликены. Кстати, помните то письмо? Подписанное Ликеной? На самом деле, меня тогда не было в домике. Просто я велела Сикону пойти и передать вам письмо. Сикон заклеймен, весь в шрамах от бича и вообще выглядит устрашающе, но он далеко не дурак. Он, между прочим, тоже бывший раб Ортобула. Парня кому-то продали, он сбежал и заработал клеймо с железным ошейником. Филин купил его по дешевке. Сикон выполняет мои поручения. Я написала письмо заранее, на тот случай, если вы явитесь. Но я понимала, что «Ликене» нельзя встречаться с вами лицом к лицу.

— Выходит, ты долго готовилась к убийству под чужой личиной? — вскричал я.

— Честно говоря, подготовка не заняла много времени. Да и домогательства Эргокла тоже пришлись весьма кстати. Их с Ортобулом вражда настолько бросалась в глаза, что подозрение просто не могло не пасть на коротышку. Это была отличная возможность. Так, по крайней мере, мне казалось. — Она обеими руками потянулась за кубком. — Любовь и месть. У меня было и то, и другое. Месть не сладостна — месть горька. Сладостна любовь.

Тонкая струйка вина стекла у нее из угла рта по подбородку. Аристотель с криком вскочил на ноги.

— Тебе плохо! Ты выпила яд! Марилла… мы тут сидим, а ты умираешь!

— Цикута! — вскричал я и, обежав вокруг стола, подскочил к женщине, которая сползла с кресла. Я встряхнул ее. Ничего. Я ущипнул ее за голень. Она даже не заметила.

— Да, цикута, — тихо проговорила Марилла. — Скоро я замолчу навеки. Прежде чем начать рассказ, я растворила в кубке вина порцию конейона. Мои члены теряют чувствительность. Теперь мне никакие пытки не страшны.

— Как же я был слеп! Врачеватель, называется, потомок Асклепия! Как же я, старый дурень, пришел без Фокона! — в отчаянии закричал Аристотель. — О Стефан, беги за…

— Кажется, этот громила возвращается, — сказал я, заслышав тяжелую поступь. — А что если он на нас нападет? Мы сможем дать ему отпор?

— Перестань молоть чепуху. Впусти его.

Я открыл дверь, и в комнате появился верзила-раб в железном ошейнике.

— Твоя хозяйка очень больна, — в смятении воскликнул я. — Прошу, беги скорее в Ахарны и приведи врача…

— И магистрата, — приказал Аристотель. — Срочно. Учитывая, какая Марилла хрупкая, яд может подействовать быстрее. Попроси врача или любого другого гражданина привести магистрата. Ее отравили. Если… ты боишься обращаться к таким людям, вот записка…

По счастью, мы не успели израсходовать все таблички, Аристотель взял одну и быстро набросал несколько слов.