Афганская война ГРУ. Гриф секретности снят! - [20]

Узнав, что рядовой Григорьев – мой земляк, я ему ничего не сказал об этом, решил проверить на деле, каков он мой земляк, можно ли на него положиться в трудную минуту жизни, если он оправдает доверие, решил назначить его своим адъютантом. Так, по словам моего отчима, Казанцева Петра Алексеевича, участника Гражданской и Великой Отечественной войны, у него тоже адъютантом в годы войны был его земляк. Отчим ему доверял свою безопасность и жизнь, считал, что земляки – более преданные люди, их объединяют общие корни, родные места, а главное – могилы предков.

Я внимательно слушал рассказ рядового Григорьева о себе, родителях, не перебивал, давал возможность высказаться о своем прошлом, пережитом и настоящем. Спокойный и немного сонливый голос Саши Григорьева убаюкивал меня, особенно когда он говорил о своей деревне Карачино и о Тобольске, куда часто ездил, собираясь поступить учиться в Тобольский рыбтехникум, но не поступил, его взяли в армию. Серые, выразительные глаза Саши излучали тепло его души, и мне с ним было спокойно и по-домашнему уютно.

– Кури, Саша, если куришь! – сказал я.

– Нет, я не курю, так же, как вы, давно бросил, еще в детстве, – сказал Саша, улыбаясь.

– Молодец, Саша, – похвалил я рядового Григорьева, – ты наблюдательный человек, сразу сделал вывод, что я не курю. Вывод правильный. Наблюдательность – это хорошее качество для разведчика, очень необходимое в нашей работе.

Александр Григорьев будет убит в провинции Гильменд, в кишлаке Лашкаргах, куда прибудет с оперативной группой к новому месту службы.

– Как тебе, Александр, служится в Кандагаре?

– Если откровенно сказать, – ответил он после некоторого раздумья, – то служится скверно. Офицеры спецгруппы постоянно пьянствуют, что, по моему мнению, несовместимо с безопасностью личного состава разведгруппы. Переводчики боятся не столько басмачей, сколько Саротина и Собина, и спят не на кроватях, а под кроватями. Боятся, что Саротин с Собиным убьют их с целью ограбления. У переводчиков скопилось много американских долларов за несколько месяцев службы в Афганистане, и об этих деньгах каким-то образом узнали оперативные офицеры, которым постоянно не хватает денег на водку. Саротин и Собин просят у переводчиков денег взаймы, те не дают, что и без того осложнило жизнь переводчикам, мечтающим о скором отъезде домой в Узбекистан, а я думаю о своей маме. Увижу ли ее когда-нибудь?

Александр Григорьев говорил со мной языком правды, и я был ему благодарен. Он тосковал по родине, по-юношески искал истину жизни, старался честно и добросовестно выполнить свой долг солдата, подмечал упущения и недостатки среди личного состава разведгруппы, ему не нравилось пьянство и распущенность Собина и Саротина и это нас сближало. Я хотел того же – порядка и дисциплины, как мой земляк Саша Григорьев.

После беседы с Григорьевым я сделал для себя окончательный вывод: в «Мусомяки» нет коллектива, есть лишь группа людей. Их работу нельзя признать удовлетворительной, даже с натяжкой.

Уже под вечер решил заглянуть в комнату переводчиков. Открыл дверь. Никого. Подумал: «Где же люди?» Совсем было собирался выйти из комнаты, как услышал голос из-под кровати:

– Вам что-то нужно?

Заглянул под кровать, там торчала нечесаная борода переводчика Хакима:

– Вам что-то нужно? – переспросил он.

– Нет! Ничего не нужно! – ответил я, не зная, как реагировать на такое поведение подчиненного. Есть кровать, а он спит не на кровати, а под кроватью.

– А где Ахмет? – полюбопытствовал я.

– Как «где»? – недоуменно ответил Хаким. – Там же, где я, только под своей кроватью!

– Почему вы отдыхаете не на кровати, а под кроватью? – спросил я.

– Мы с Ахметом спим по очереди. Сейчас спит он. Потом буду спать я, а он будет дежурить. Так бывает каждую ночь. Мы с Ахметом боимся, что нас убьют из-за денег Саротин и Собин. Они оба нас ненавидят и давно прикончили бы, но мы спим по очереди и держим автоматы наготове под головой, так, на всякий пожарный случай, если кто-то из них попытается совершить над нами насилие.

Я заглянул под другую кровать, там на грязном матраце валялся переводчик Ахмет, закинув под голову руки. Он спал. Маленький, толстый, лысый, как чурбан, с тонкими чертами лица и длинной черной бородой, как у басмача, он походил своим видом на умирающего сумасшедшего, дышал тяжело и напряженно, широко открыв рот, большой и безразмерный с редкими зубами.

– Это не дело – спать под кроватью! – возмутился я. – Требую от переводчиков закончить эксперимент на выживание сегодня же.

– Есть! – по-военному ответил Хаким, не вылезая из-под кровати. – Но пока не трогайте Ахмета. Пусть он выспится и после узнает, когда проснется, ваше приказание спать на кровати. А пока пусть переводчик Ахмет отоспится, иначе его опять начнет скручивать судорога и проку от него будет немного.

– Почему вы так панически боитесь Собина и Саротина? С чего вы взяли, что они нападут на вас и ограбят?

– Как-нибудь в другой раз я вам расскажу, товарищ полковник, что из себя представляют эти спившиеся офицеры, – сказал переводчик Хаким с оглядкой на дверь, переходя на шепот. – Иной раз я нарочно притворяюсь спящим, начинаю храпеть, чтобы обмануть своим храпом Саротина и Собина. Как известно, не всякий храпит, кто спит. Как-то раз, услышав мой храп, в комнату вошли Саротин и Собин. Оба пьяные. Собин говорит Саротину: «Кажется, не найти лучшего случая, чтобы грабануть их денежки!» Я зашевелился под кроватью. Они поспешно удалились. С той поры мы с Ахметом спим только по очереди несмотря ни на что. Все ждем, когда они придут нас душить.