Афганистан. Честь имею! - [29]

Наш папа был охотником, и Витя часто бывал с ним в лесу, где научился ориентироваться, „читать“ следы зверей. Уже в 9‑м классе самостоятельно ходил на охоту. Возвращался уставший и счастливый, с добычей — зайцами. По дому помогал очень много. Мама за нас не переживала — мы всегда и везде были вдвоем.

Закончили мы школу. Витя всегда мечтал водить поезда. И после школы он пошел на курсы помощников машинистов, которые были организованы при локомотивном депо, а я поехала учиться в Читинский железнодорожный техникум. Витя всегда мне говорил: „Вот, сестренка, закончим учебу и будем работать на железной дороге. Я буду водить поезда — встречать рассвет, а ты мне будешь махать рукой“. Я приезжала домой каждую неделю, он меня встречал, и мы бежали на танцы. Все девчонки мне завидовали, что у меня такой мировой братишка.

И вот пришло время служить. У нас в семье никто не служил, не считая старшего брата, который был офицером и служил в ВВС. Виктор все шутил: „Пойду бить душманов“…

Проводили мы его в армию, и наступила такая тоска и пустота. С нетерпением ждали писем. Мама по несколько раз в день заглядывала в почтовый ящик. Витя очень любил маму. Всегда дарил ей букет цветов на 8 Марта. По вечерам любил подолгу разговаривать с ней о своих делах, о просмотренном фильме, о прочитанной книге. И когда писал письма из армии, всегда интересовался ее здоровьем и наказывал нам беречь ее.

Служить Виктор попал в отборные войска — воздушно‑десантные. В учебном подразделении в городе Чирчик он пробыл всего два месяца и попал в Афганистан, в Кандагар. В августе он получил ранение в правую руку. Целый месяц не писал писем домой, боялся расстроить маму, лежал в медсанчасти. Когда его подлечили, вернулся в роту. Я узнала об этом сначала от его друзей, переживала очень, а потом уж он сам мне написал».

3 ноября 1982 года был последний бой Виктора… Бой в горах на высоте 3500 метров. Об этом уже рассказывали ребята, которые служили с Витей и после демобилизации приехали к родителям. Ребята из Дарасуна — Володя Самсонов и Вадим Курбатов. Долго длилась беседа поседевшей от горя мамы и уцелевших на войне, постаревших мальчишек…

«С Витей познакомились мы еще до призыва, на приписной комиссии в райвоенкомате, — вспоминает однополчанин Виктора Шемелина Владимир Самсонов. — А потом вместе с ним и еще несколькими карымскими парнями оказались в одной „учебке“. Окончили ее, пересекли на вертолете государственную границу — и разбросали нас по подразделениям нашей десантной части, ведущей непрерывные бои с душманами. С Виктором мы попали вместе, чему, конечно, очень были рады — земляк на чужбине, да еще на войне, роднее брата.

Обстрелялись мы быстро, обстановка такой была. Сначала, конечно, было страшно, но потом пришла уверенность в себе, опыт. Витя никогда за чужие спины не прятался на операциях, и за это ребята любили его. В одном из боев он получил пулевое ранение, но после лечения в госпитале снова вернулся к нам. Тот день, 3 ноября, мне никогда не забыть. Наше подразделение действовало в горах. Высота — три с половиной тысячи метров, кислорода не хватает, дышать трудно. Нам была поставлена задача — уничтожить базу душманов. Прошли мы около двух десятков километров с полной выкладкой. Время — осень по‑нашему, а тут солнце в полдень дает за сорок градусов тепла. Вышли мы, не отдыхая, в район расположения банды и продолжали карабкаться по склонам, готовые в любой миг вступить в бой. Когда заняли исходную позицию для решающего броска, командир скомандовал: „Привал!“. Выставили охранение, перевели дух. Радист наш связался с командованием, доложил, что мы и как, передал командиру группы данные. На связи был сам командир части, он пожелал нам удачи и попросил поздравить Шемелина с награждением его медалью „За боевые заслуги“. Коротким был привал, мы снова поднялись — и в путь.

Двигались медленно — из‑за каждого камня могла прозвучать очередь. Судя по карте, все „свои“ минные поля мы уже прошли, но теперь была опасность нарваться на вражеские. Духи всегда минировали подходы к своим базам и делали это очень умело — мину совершенно не видно. А тут еще не столько в землю, сколько по сторонам смотришь — палец на спусковом крючке, маскироваться по возможности надо.

Взрыв мины прозвучал внезапно и оглушительно. Все увидели, как упал Витя и шедший с ним рядом десантник. Я с товарищами бросился к ним: оба в крови. У Виктора была оторвана правая нога немного ниже колена. Кровь хлестала ручьем, а сам Витя был в шоковом состоянии и смог прошептать только: „Помогите“, когда я склонился над ним. Пока оказывали ему первую помощь, обнаружили, что осколки поразили вторую ногу и попали в живот. Вызвали мы по рации помощь. Группа пошла в бой, а мы подхватили Витю на плащ‑палатку и понесли вниз. Надежды на его спасение было мало, от недостатка кислорода даже мы задыхались, а уж ему… Пронесли мы его где‑то километров пятнадцать по горным склонам, а до помощи еще далеко было. Остановились мы дух перевести, сами чуть с ног не валимся, нагнулся к Вите — а дыхания не слышно, взял за холодную руку — пульса нет! Не донесли…»