Афера - [10]

Внешность седого мужчины, отсутствовавшего на четвёртой фотографии, но неизменно занимавшего видное положение на первых трех, также была достаточно запоминающейся. Что же касается хрупкой, тоненькой девушки, то во всей этой компании она, пожалуй, была самой неприметной. Её изящная загорелая фигурка, безусловно, была бы замечена мужчинами где-нибудь в московском метро, тем более что и лицо её Бог наделил правильными, пропорциональными чертами, но летнее морское побережье с его слетевшимися с разных концов страны столь же, а то и более симпатичными мотыльками из-за весьма широких возможностей сравнения и выбора очень высоко поднимает планку женской красоты, поэтому девушки типа этой изящной спутницы Паши Гостенина служат здесь скорее фоном для признанных красавиц. Таких, какой безо всяких оговорок была женщина, запечатлённая на двух последних снимках. Может быть, именно поэтому Макаров особенно внимательно рассматривал эти две фотографии ещё в Москве, в кабинете у Воронцова, будто отделив их от остальных незримой чертой, что не укрылось от внимания начальника.

— Ну что, блондиночка соответствует выс шим стандартам? — усмехнулся полковник.

— Да, пожалуй, — согласился Алексей, — особенно здесь, — он показал начальнику отдела тот снимок, где из череды бегущих к берегу волн, улыбаясь чуть снисходительной белозубой улыбкой, выходила стройная женщина с фигурой античной богини: красивая высокая грудь, покатые загорелые плечи, изящная (говорят: лебединая) шея, чуть откинутая назад голова с уложенными плетёным веночком над высоким чистым лбом волосами, тонкая талия, красивые, хотя и немного полноватые бедра, плавными линиями очерчивающие приятный глазу, перевёрнутый вершиной к коленям треугольник. — Знойная женщина, должно быть.

— Н-да, — подтвердил, взяв из рук Алексея снимок и с заметным удовольствием разглядывая его, Воронцов. — Как Афродита, из пены волн… — И уже более сухо добавил: — Крашеная блондинка, за тридцать — как раз в том возрасте, когда женщина становится, если, конечно, следит за собой, подлинно красивой. Тут, знаешь ли, любому юнцу, взглянувшему на такую, становится понятно, что всем его подружкам-ровесницам, привлекательным своей юностью и свежестью девочкам, ещё очень далеко до совершенства — выдержки не хватает, как молодому вину… Н-да, так вот, — снова задумчиво произнёс полковник, — это вот и есть, по утверждению Ларисы Тимофеевны, та самая, вскружившая её племяннику голову Эля… или Элина…

Просмотрев все фотографии и выпив предложенный стюардессой напиток, Макаров снова взял в руки те два снимка, на которых была запечатлена красавица. Узнав, как выглядит Элина, он отчасти понимал безутешную тётку, не верящую в то, что причиной гибели племянника стала лишь его собственная неосторожность. Романтическая натура, Лариса Тимофеевна, увидев фото той, ради которой Павел бросил лежавшую в больнице беременную жену и помчался очертя голову в Прибалтику, конечно же, уверовала в то, что это РОКОВАЯ СТРАСТЬ, РОКОВАЯ ЖЕНЩИНА, что за такую красоту мужчины способны убить друг друга, и её племянник оказался жертвой поединка с более сильным соперником. Соображения сентиментальной, переживающей горе женщины были понятны Макарову, но ещё яснее было то, что ничего общего с действительностью они не имели. Судя по всему, супердорогой подарок — ожерелье из белого янтаря, которое решил преподнести даме Павел, был бы сделан вовсе не ради того, чтобы Элина бросила мужа и навсегда осталась с Гостениным — вряд ли повеса и вертопрах вынашивал подобные планы. Все-таки Алексей склонялся к мысли о сугубо практической подноготной планов парня, и если бы Элина отказала Павлу в этом году в своём расположении, предпочла другого — думается, он не стал бы вызывать счастливца на смертельный поединок или затевать ещё какую-нибудь глупость возле воды. А вот напиться с «горя», которое уже к следующему утру было бы, безусловно, забыто, мог. Поэтому мнение полковника Воронцова, считавшего, что в деле нет криминальной подоплёки, вполне могло соответствовать действительности.

В любом случае снимки должны были Макарову здорово помочь. На втором из них женщина была снята одна, это был поясной портрет, очевидно, сделанный профессионалом и специально, чтобы подарить на память. Ни моря, ни каких-либо достопримечательностей на портрете видно не было, зато отлично можно было рассмотреть до мельчайшей чёрточки лицо прекрасной дамы. На шее Элины, в вырезе платья, сверкало (действительно сверкало, благодаря искусству сделавшего снимок человека) великолепное ожерелье из янтаря в золоте — возможно, то самое, о котором и говорил Макарову Дима Лушненко. Алексей не был специалистом по драгоценностям, но полковник Воронцов успокоил его, сказав, что обратится за помощью к экспертам и уже завтра будет получена информация о примерной стоимости вещи. Уточнять же, то самое это ожерелье или другое, если это понадобится при расследовании, придётся уже по ходу дела.

Самолёт ровно гудел моторами, и до захода на посадку, то есть до момента, когда пассажирам предлагают пристегнуть ремни, оставалось, по расчётам Макарова, минут двадцать. Алексею вдруг показалось, будто что-то мешает ему сосредоточиться. В принципе, начальный план действий у него был уже готов, но хотелось ещё немного подумать, разглядывая фотографии. Обычно такой метод позволял ему лучше представить не только самих людей и условия, в которых предстояло работать, но и выработать тактику поведения с каждым из изображённых на снимках. Но теперь ему что-то мешало, не давало работать так, как он делал ещё несколько минут назад.