Афанасий - [16]

Один из кабелей питал лакокрасочный цех, и раза два в неделю срабатывала тепловая защита, цех обесточивался по так и непонятой причине, скорее всего — пробивал на «землю» сам кабель, и как из прохудившейся трубы вода неслышно утекает, до крана не доструившись, так и в каком-то месте кабеля энергия растворялась в песке или глине траншеи. Трижды приезжала специальная лаборатория на колесах, чтоб найти тот гиблый участок кабеля, который лишал цех питания, и трижды замеры показывали на разные точки. Заменять же весь кабель (а длина его — 65 метров) занятие трудоемкое; самое же похабное в том было, что кабель ни с того ни с сего вдруг начинал исправно подавать ток к агрегатам цеха.

В ремонтный день, в час, когда электрики и механики уже подумывали о душе и раскладывали закусь на верстаках, Овешникова заглянула к Афанасию, сухим канцелярским голосом приказала следовать за ней вместе с ключом от 4-й подстанции. Объяснила: только что звонили от дежурного по главку, спецлаборатории, мол, больше не ждите, неисправность устраняйте своими силами.

На заводе — тишина, выходной день, даже котельная и компрессорная остановлены. Жарко. В лакокрасочном цехе — ни души, тихо и ласково гудела вентиляция. Овешникова подняла рубильники всех силовых сборок, включила заодно и котлы, где замешивался лак. Афанасий начинал догадываться, что задумала главный энергетик. Вдвоем пошли к подстанции № 4. Открыли. Овешникова сняла с рогульки резиновые перчатки, щелкнула автоматом, подсоединяя к шинам напряжения обесточенный фидер, питающий лакокрасочный цех. Чтоб наполнить его током, она зашла за щит, взялась за рукоятку привода. Одно движение, один рывок — и ножи трехполюсного рубильника будут вогнаны в губки, соединенные с гудящим трансформатором…

— Стой! — заорал Карасин, бросаясь к ней. — Стой! Я сам! Отойди!

Овешникова решилась на невероятный и рискованный шаг. Если фидер, или кабель, уподобить протекающей водопроводной трубе, то, чтоб определить, где дырка в ней, надо воду подать под таким напором, чтоб труба лопнула там, где из-за коррозии металла образовалась трещина и сочится жидкость. То же самое можно сделать, вонзая трехполюсным рубильником ножи в губки трансформатора и тут же извлекая их оттуда — неоднократно, причем возникающий при тягучем включении и выключении экстраток будет долбить по кабелю, уподобляясь кувалде и водопроводной трубе. И так раз за разом, расчетливо создавая искрение между губками и ножами, глаз не сводя с искрящегося металла, потому что чуть промедли — и дуга перекроет все ножи, раздастся взрыв и стоящий под ножами человек будет опален, если не сгорит вообще, как это недавно случилось на основной подстанции, по другой, правда, причине. Трижды за свою электротехническую жизнь так раскачивал систему Карасин, делая пробой кабеля очевидным — и всякий раз удивлялся, что судьба к нему милостива.

— Стой! — вновь заорал он, ужаснувшись тому, что может произойти: на этой подстанции трансформатор размером меньше, ножи рубильника всего на метр выше человека. — Дура! Что делаешь?

Она огрызнулась.

— Молчи! И стой за щитом! Смотри за приборами!

И начала включать и отключать. Карасин видел и метавшуюся стрелку амперметра, и три голубовато-желтых пятна, возникавших там, где ножи рубильника начинали медленно извлекаться из губок, и как только стрелка скакнула и замерла, заорал: «Хватит!» Кабель обесточился, он был пробит так основательно, что теперь спецлаборатория запросто определит место, над которым взметнутся лопаты, роя яму, а кабель разрежут, поставят муфту, и лакокрасочный цех теперь станет работать нормально, выполняя и перевыполняя планы…

Только теперь Овешникова выдохнула:

— Все…

Она пятилась, отходя от рубильника, рукавом протирая глаза, ослепленные сине-оранжевыми искрами… Дошла до Карасина, коснулась спины его — и он обнял ее. Она прижалась к нему, потом вспомнила, что руки — в резиновых перчатках, и он сам стянул их с потных ладоней. Сдернул и берет с головы, уткнул нос в черные волосы. Так и стояли, долго и молча, уже зная, что придется делать им, и хотя сделать это можно было здесь же, оба понимали: нужно продлевать это приближение к неминуемому, на несколько часов отодвинуть неизбежность.

Выйдя из подстанции, они тут же отделились и пошли каждый к себе, как чужие и незнакомые. Афанасий в кабинете набрал номер дачного поселка, предупредил коменданта о скором приезде; не переодевался, успел только схватить кошелек, выметнулся вон; вахтерша в сонной одури даже не глянула на него, как и на Овешникову, которая тоже не стала переодеваться; и ему, и ей казалось, что душ смоет с них нечто организму ценное, а обычная — для улицы и дома — одежда так прилипнет к ним, что нельзя уже будет сбрасывать ее. Разделенные десятью метрами, они углубились в квартал пятиэтажек, чтоб выйти к шоссе и автобусам; здесь наконец-то они взялись за руки, они шли по улице, глядя в разные стороны, она — на стены домов, он — на проезжавшие автобусы. Около 16 часов было, когда они порознь миновали проходную, до электрички — минут пятьдесят, не больше, но почему-то часы их показывали шесть вечера. Им надо было тянуть время, выжигать горючее, как делают это пассажирские лайнеры перед аварийной посадкой; они освобождались: он — от прежних женщин (и Тани тоже), она забывала о десятках мужчин…