Аэций, последний римлянин - [46]

— Добей!

Последнее, что на этом свете видит и слышит диакон Грунит, — это Астурий, вскинутый десятками рук над бурным морем голов, кричащий оглушительным, поистине нечеловеческим голосом:

— Солдаты! Друзья! Изменник и трус Феликс хотел убить Аэция! Вы спасли непобедимого!..

И хотя раскрытые глаза диакона уже никогда не отвратятся от западной стороны форума, откуда доносится наибольший шум, они не увидят, как Астурий плывет в воздухе над тысячами голов к восточной стороне. Доместики передают его спатариям, спатарии — скутариям, до того места, где сверкающая граница щитов и копей отделяет солдат от черной воющей массы. К этой черной массе обращены его слова.

— Граждане Равенны!.. Гнусный патриций Феликс хотел убить единственного защитника империи… гордость Италии… преданнейшего слугу Плацидии — Аэция!

Рядом с Астурием вырастает внезапно огненная голова Андевота.

— Благородные равеннцы! — кричит он. — Я вернулся из Галлии, страшная сила готов угрожала империи… Они мчались, как буря…

— Как лавина в Альпах!.. — кричит Астурий.

— Как лавина! — повторяет Андевот. — Они уничтожали все на своем пути… поля, виноградники, села, города… Они приближались к границам Италии! Были близки от Равенны!

Молниеносно беспорядочный шум сменяется приглушенным ропотом беспокойства. На толпу спадает тревога совсем иного рода, чем та, которую вызвала весть об убийстве Феликса.

Царящие над толпой Астурий и Андевот выжидают минуту, пока беспокойный ропот не растечется с форума по узким уличкам, и только тогда, радостно вскидывая к небу руки, Астурий снова до боли напрягает голос:

— Равеннцы! Италийцы!.. Возблагодарите Христа!.. Аэций вас спас… он разгромил готов… вырвал у врагов бедную Галлию… и еще раз спас Италию…

— Слава Аэцию! — взлетает чей-то одинокий голос.

— Слава ему! — ревут спатарии, скутарии и доместики, они повторяют этот возглас, пока его не подхватывают десятки, сотни, тысячи голосов.

— Аэций благодарит вас, жители Равенны! — остатками сил исторгает из себя эти слова Астурий. — Он стоит под Равенной… вот уже три дня! И не входил в город, потому что знал: здесь ему грозит убийство из-за угла! Граждане, неужели мы не выйдем все как один вознести благодарность Аэцию за победу… за спасение?!.. Уверить его, что ему теперь нечего опасаться?!.

Плацидия не плачет. Горестно стиснув губы, она вглядывается в лежащие у ее ног тела. Красивое лицо Феликса теперь превращено в сплошную ужасную липкую кашу. У Падузии разорван рот до самого уха — на руках и на ногах ни одного пальца: все двадцать отрублены вместе с кольцами. Отрублена ровно и умело левая грудь — нет сомнений, над нею глумились уже после смерти. И только диакон Грунит, кажется, беззаботно и спокойно спит. Плацидия с трудом отрывает взгляд от полунагих останков и с бешенством и презрением смотрит на лица сановников, бледные, белые, как их тоги.

— Трусы! — бросает она им в лицо. — Трусы и предатели!

Сановники молчат.

О церемониале забыли, будто он никогда и не существовал. Старый Леонтей с громким топотом вбегает в комнату. Сразу же за ним входят Астурий и Андевот.

При виде их Плацидия уже не может сдержать ярости.

— На колени! — кричит она нечеловеческим, хриплым голосом. — На колени, изменники, убийцы!.. Бешеные псы! Вот здесь, здесь… целуйте его лицо… ее изуродованные ноги… Я сама, своей рукой отрублю вам ваши подлые головы… тупым мечом, видит бог… Меч! Дайте меч!

Крик ее переходит в дикий, смешной писк. Никто не двигается.

— Прости, великая Плацидия, — холодно говорит Астурий, — мы пришли уведомить тебя, что твой верный слуга, единственный защитник империи, непобедимый Флавий Аэций счастливо избежал злокозненной смерти… Но поскольку, как я вижу, ты уже знаешь…

На лице Плацидии тут же появляется маска достоинства и спокойствия.

— Флавий Аэций предстанет перед нами под стражей, обвиняемый в предательстве и убийстве…

— Нет, великая, он предстанет здесь и уже скоро — может быть, через два-три часа — как счастливый победитель короля Теодориха…

Вскрик удивления и отчаяния вырывается из груди Плацидии. Среди приближенных небывалое смятение. Астурий же спокойно продолжает:

— Он предстанет перед великой Плацидией уверенный, что его не минует заслуженная награда… награда не только за победу — это не столь важно, поскольку для Аэция она привычна, — он должен быть обласкан тобой за опасность, которая ему грозила из-за угла, а не тогда, когда он подставлял свою грудь в честном бою за тебя, о великая.

Снаружи донеслись вдруг громкие крики, трубы, звон оружия. Еще сильнее побледнели сановники и сенаторы.

— Что это? — тщетно пытаясь сдержать тревогу, воскликнул префект претория Феодосий.

Андевот усмехнулся.

— Это италийские легионы, и прежде всего преданные спатарии и скутарии Августы Плацидии выходят встречать победителя. А зачем они сюда пришли? Им, наверное, кажется, что сиятельные мужи захотят следовать во главе их…

— И действительно, сиятельные мужи, — подхватил Астурий, — кто пойдет приветствовать победителя от имени Августы Плацидии и сената Рима?

Не услышав ответа, он с нарочитой небрежностью добавил:

— Кто знает, а вдруг солдаты, которые проливают кровь за императора и сенат, обидятся… и очень обидятся, что никто, кроме них, не хочет воздать победителю…