Адская игра - [140]

. До начала блокады Хрущев сумел высадить на Кубе 41902 человека, включая 10 000 солдат и обслуживающего персонала, около 100 единиц тактического ядерного оружия, но американская разведка США не нашла такого количества живой силы и оружия. Поэтому был сделан вывод, что на острове находится лишь вспомогательный персонал для обслуживания баллистических ракет и сопутствующего оборудования^{40}. Одна «Луна» не свидетельствовала о значительной угрозе, поскольку ракеты такого класса, наподобие американских ракет «Онест Джон», могут нести как обычный, так и ядерный заряд. Однако командование Атлантическими силами предупреждало Белый дом, что «оценка возможных потерь… может оказаться неверной, если противник применит тактическое ядерное оружие». Если бы в день «D» СССР использовал его против сил вторжения, тогда могла быть кровавая баня, хотя «удар по малому скоплению войск» не был бы столь страшным. Наличие ракет «Луна» не помешало бы вторжению. Тем не менее командование Атлантических сил подчеркивало, что до начала военных действий необходимо уничтожить их ударом с воздуха^{41}.

Вероятность того, что советские наземные силы, возможно, располагают тактическим ядерным оружием, не охладила энтузиазм большинства членов Объединенного комитета начальников штабов. Кёртис ЛеМей был уверен, что как только летчики закончат работу на Кубе вторжение станет «легкой прогулкой»^{42}. Через несколько дней после того, как была проведена предварительная оценка возможных потерь, генерал Эрл Уилер предпринял краткую инспекционную поездку на юг в группу войск, предназначенную для первой волны десанта. Он признал, «что никогда прежде за 30 лет военной службы не видел более впечатляющей подготовки» Уилер доложил коллегам: «Мы готовы, как никогда»^{43}.

На совещании госдепартамента, состоявшемся в первой неделе ноября, Кеннеди процитировал строки из поэмы испанского тореадора Доминго Ортеги:

Критики боя быков выстроились в ряд,

Заполнив огромную площадь;

Но был лишь один человек, который знал,

И это — человек, который сражался с быком^{44}. Намерение Пентагона выполнить свою задачу, а также растущее беспокойство общественности и конгрессменов по поводу остающихся на Кубе бомбардировщиков ИЛ-28 вынуждали Кеннеди предпринять какие-то шаги. 28 октября он пообещал не оставлять вопрос о бомбардировщиках в «подвешенном состоянии»^{45}. Но в последние дни Хрущев игнорировал его официальные просьбы, и Кеннеди опасался, что теряет контроль над ситуацией. Обдумывая различные варианты, президент решил, что только личные контакты с Кремлем убедят Хрущева в серьезности проблемы с бомбардировщиками и, вероятно, откроют новый раунд взаимных уступок. Он, Кеннеди, лучше знал, как бороться с этим быком.

9 ноября Роберт Кеннеди пригласил Георгия Большакова, с которым не встречался с момента обнаружения ракет на Кубе, к себе домой. Подозревая, что Большаков был использован Кремлем в целях дезинформации, братья Кеннеди тем не медее не потеряли доверия к нему^{46}. Администрация Кеннеди решила вновь прибегнуть к этому секретному каналу, чтобы закрыть вопрос с бомбардировщиками ИЛ-28.

«Президент, — сказал Роберт Кеннеди Большакову, — заинтересован в скорейшем разрешении проблемы» Представив это как «свое личное мнение», Генеральный прокурор предложил два возможных пути: СССР обязуется убрать как можно скорее самолеты, не называя точной даты, или «СССР дает гарантии, что самолеты будут пилотироваться только советскими летчиками». Оба варианта указывали на возможное изменение официальной американской позиции^{47}.

По-видимому, братья Кеннеди не получили сильной поддержки членов Исполкома, прежде чем выйти с подобными предложениями. После встречи с Большаковым Роберт Кеннеди переоделся в смокинг, чтобы пойти на официальный обед и танцы в Белый дом в честь героя Второй мировой войны генерала Джеймса Гэвина^{48}. Несколько раньше перед выходом президента с супругой к гостям в Восточную комнату Роберт сообщил брату о разговоре с представителем Хрущева. Впервые с момента, когда братья начали обсуждать возможность мирного решения, в Белом доме почувствовали озноб. Ни президент, ни его советники не изменили позиции о недопустимости размещения ИЛ-28 на Кубе. В любом случае президент попросил брата прекратить ссылки на какие-то туманные договоренности, позволявшие не возвращать бомбардировщики в Советский Союз.

Обескураженный Генеральный прокурор часом позже позвонил Большакову, чтобы взять свои слова обратно. Он якобы изложил лишь свое «личное мнение» о возможности нахождения ИЛ-28 на Кубе в том случае, если их будут пилотировать советские летчики. «Решение президента, — пояснил он, — незыблемо: для скорейшего урегулирования кубинского кризиса нужно скорее вывезти самолеты ИЛ-28 из Кубы»^{49}.

Получив копии обоих заявлений Роберта Кеннеди, Хрущев 10 ноября созвал заседание Президиума для поиска выхода из нового кризиса. Добрынин в депеше, Направленной в Москву, сообщал со слов Большакова, что хотя тон разговора был «вежливым», заявление Роберта Кеннеди носило характер явного и навязчивого нажима на нас