Адрес личного счастья - [52]

— Вот тебе, Мишенька, стул, садись сюда, пожалуйста, — самое для тебя почетное место. Рассказывай, с чем пожаловал, раз пришел! Что ж ты, так и будешь молчать?

Стараясь не глядеть на него больше, она подхватила ведро с водой, унеслась с ним опять в подсобку, ну а раз пришла туда, так, значит, надо что-то и делать: она воду в раковину вылила, опять подставила ведро под кран, но в конце концов не выдержала, выскочила в зал и выпалила Михаилу прямо в лицо:

— Так что, Мишенька? Пришел меня на свадьбу приглашать? Может, в свидетельницы хочешь взять или, того лучше, в свахи? Что молчишь, Мишенька? Что прямо взглянуть-то стесняешься? Ишь какой застенчивый!

— Пришел я сказать тебе… В общем… Плохо мне без тебя… Сам не знаю, что со мной… Всех других с тобой сравниваю…

— Ох! — скрипнула зубами Клавдия. — Вот этой шваброй как дала б по морде!.. — И держась из последних сил, убежала в подсобку.

Вода давно уже лилась через край переполненной старенькой раковины прямо на пол. Уж сколько лет обещают новое оборудование поставить! Ну ничего, она еще Ныркову покажет! На первом же собрании объяснит всем, чего стоят его слова о том, что буфет этот вообще надо закрыть — пора наладить централизованное питание машинистов. Она ему покажет «централизованное питание»!

Вода все хлестала на пол, но Клава так и не встала, чтобы закрыть кран. Сидела на стуле, боясь выйти в зал; копила в себе злость на «ненаглядного», чтобы нашлись силы выставить его отсюда. С треском! Очень даже замечательно, что он заявился! Не все же ей сохнуть — пусть теперь и он немного пострадает!

Она выглянула через щелку в зал — Михаила уже не было. Не выдержал «ненаглядный», ушел. «Ну и прекрасно, ну и очень замечательно», — снова залилась слезами Клавдия. Опять плюхнулась на стул, сложила на коленях руки и долго смотрела в одну точку.

И только совсем уже ночью спохватилась: «Господи, дел-то сколько!»

25

В два часа ночи Анну Михайловну поднял с постели телефонный звонок. Звонил дежурный по отделению:

— Анна Михайловна, это Максименко! Попросите Анатолия Егоровича!

— Срочно?.. — спросила она упавшим голосом, потому что уже по взволнованному тону дежурного знала — срочно, придется будить…

И Максименко тихо подтвердил:

— Очень срочно, Анна Михайловна!

Анатолий Егорович, ни о чем не спрашивая, сразу же взял трубку.

— Анатолий Егорович! На Остаповском направлении, сорок шестой километр — крушение. Грузовой маршрут 1230 столкнулся с порожняком.

— Жертвы есть?

— Два человека локомотивной бригады.

Мазур прикрыл глаза, тихо спросил, окончательно проснувшись:

— Лобовое столкновение?

— Нет. Предварительно: в порожняке произошел сход вагона; он загородил соседний четный путь, по которому следовал грузовой.

Анатолий Егорович, напряженно пытаясь представить картину схода, спросил так же тихо и спокойно:

— Почему же не оградили сход?

— Не успели! Грузовой подошел почти в момент схода.

— Вызовите прокурора, следователя, — словом, всех, кого в этих случаях положено; скажите — выезжаем! Дайте команду прицепить служебный вагон. Я сейчас буду в отделении.

Анна Михайловна поняла почти все. Ни о чем не спрашивала, только робко прижалась к нему:

— Держись, Толя…

Анатолий Егорович вздохнул:

— Пришла беда — отворяй ворота!

26

«Волга» Ныркова, резко тормознув, остановилась возле подъезда дома, где жил Ревенко. Глухой ночью, когда все окна в доме темные, ясно было, что в квартире начальника дороги светятся два окна. На них как раз смотрел Сергей Павлович так напряженно, не понимая, почему Ревенко не выходит, как договорились только что по телефону. Затем он нетерпеливо взглянул на часы и, уже нервничая, открыл дверцу. Шофер, не выдержав, спросил:

— Может, посигналить?..

Сергей Павлович взглянул на спящий дом и решился:

— Сам пойду.

Дверь ему открыла заплаканная жена Ревенко и сразу потянула в прихожую:

— Сергей Павлович, ну хоть вы ему скажите! Да что ж это такое!

Под вешалкой на низком стульчике сидел уже одетый, но без туфель, в одних носках, Александр Викторович, безвольно опустив руки.

— Видно, плохо ему, а врача вызвать не разрешает! Са-ша!.. — причитала жена, заламывая руки.

Ревенко вздохнул, поднял на нее тяжелый взгляд:

— Иди, это дело, иди… Со мной и вправду-то… ничего, значит…

— Да, Анна Михайловна, идите, — бережно поддержал ее под руку Нырков, уже сообразивший, что действительно ничего страшного здесь не случилось — Ревенко просто испугался предстоящей поездки к месту крушения и возможных последствий при разбирательстве.

Поймав испытующий взгляд Ныркова, Ревенко виновато произнес:

— Старость… напирает… — и запнулся.

Сергей Павлович многозначительно и с нажимом сказал:

— Нельзя, Александр Викторович! — Вздохнув, повторил: — Нельзя нам уходить!.. Я посмотрю там… без вас.

27

На своем веку Мазуру доводилось видеть всякое. И войны он успел хлебнуть, да и в мирное время приходилось не только рассматривать последствия крушений на других дорогах, но и внимательно изучать причины, чтоб не допустить, не дай бог, чего подобного у себя. И вот теперь как раз «у себя»… Не где-то. У себя.

Пока ехал, ему еще удавалось как-то сдерживать нервы, отдавать четкие распоряжения, сохранять ясность мысли. По предварительным данным он уже готов был увидеть… достаточно тяжелую картину. Но так только казалось, что готов. Как только прибыли на место, все будто превратилось в кошмарный сон. Вот он, Мазур, спит и видит такой сон: в зловещем предрассветном сумраке безжалостно бьют прожекторы, отчетливо выхватывая из мглы чудовищные подробности… Вот в лунно-белом свете видны уродливые изломы и какие-то углы. Вот выпирающие, как скелеты, конструкции перевернутых и смятых вагонов, обрушившихся под откос. Вот в развороченном балласте искореженные рельсы, разбитые контейнеры, рассыпавшийся уголь… И будто он, Мазур, видит, как он, начальник отделения, застыл в оцепенении и смотрит, какой он, этот уголь, матово-черный, в кусках…