Адольфус Типс и её невероятная история - [5]

Сегодня мама получила письмо от папы. Всякий раз, как приходит письмо, она одновременно страшно радуется и огорчается. Она говорит: папа сейчас в Африке с Восьмой армией, он там следит, чтобы грузовики и танки работали, а мой папа здорово разбирается в моторах. Днём очень жарко, пишет он, зато ночью так холодно, что можно пальцы на ногах отморозить. Мама дала мне прочитать письмо, когда сама его прочитала. Папа ничего не написал про Типс и котят и про нашу с ним ссору. Может, он забыл про всё это. Надеюсь, что так.

Мне не хочется это писать, но я же должна записывать, что чувствую на самом деле. А то зачем вообще писать дневник? Если честно, я совсем не так скучаю по папе, как следует и как, по-моему, скучает мама. Вот когда я читаю его письма, то страшно по нему скучаю, а потом вообще про него забываю, пока кто-нибудь о нём не заговорит или, к примеру, мне на глаза не попадётся фотография. Может, это потому, что я до сих пор зла на папу из-за котят. Но я на него не только из-за котят злюсь. На самом деле ему не обязательно было уходить сражаться на войну – он мог остаться с нами и помогать дедушке и маме на ферме. Другим фермерам разрешили остаться. И папа мог, но не стал. Он пытался мне это объяснить, перед тем как уйти в армию. Говорил, что ему кажется неправильным оставаться дома, когда столько мужчин такого же возраста, как он, идут на войну. Я ему сказала, что лучше бы он подумал о дедушке, и о маме, и обо мне тоже, но он не стал слушать. Теперь им приходится делать всю работу самим: и доить, и разбрасывать навоз, и всё сено заготавливать, и ягнят принимать. Только папа умел чинить свой фордсоновский трактор и молотилку, а теперь его нет. Я чуть-чуть помогаю, но пользы от меня не так уж много. Мне всего двенадцать (уже почти), и я почти что всё время в школе. Ему надо было остаться здесь, с нами, вот как я считаю. С меня уже хватит его отсутствия. И войны этой тоже с меня хватит. Нам больше нельзя ходить на пляж и запускать воздушных змеев. Везде колючая проволока, чтобы мы туда не лазили, и везде под ней закопаны мины. Везде понаставили ужасных знаков, чтобы нас отпугнуть. Но это не помогло старой вонючей одноглазой овчарке фермера Джеффри, которая задирала ногу везде, где проходила (как-то раз даже над моей ногой). Вчера она пролезла под колючей проволокой на пляж и взорвалась, вот бедняга.

Эта идея пришла мне в школе (наверное, потому, что Панталонфелд читала нам истории про короля Артура). Я думаю, надо одеть Черчилля и Гитлера в доспехи, посадить на коней, дать каждому копьё и пусть они сами между собой разберутся. Кого собьют, тот проиграл, и война закончится, и все мы сможем снова нормально жить. Черчилль, конечно же, победит, потому что Гитлер с виду слабак слабаком, даже на лошади не сумеет усидеть, не то что копьё удержать. Так что мы победим. И больше никаких карточек. Карамели – сколько захочется. Папа сможет вернуться домой, и всё станет как раньше. Всё будет типи-топ.

Пятница, 17 сентября 1943 г.

Сегодня утром я видела лиса, он бежал через южное поле, а в зубах держал курицу. Когда я на него закричала, он остановился и секунду на меня смотрел, как будто говорил не лезть в его дела. А потом просто потрусил прочь, наглый до невозможности, вообще ничего не боялся. Мама говорит, это не наша курица, – но ведь чья-то же? Кто-то должен рассказать этому лису о продуктовых карточках, вот что я думаю.

По моему окну ползают толпы косиножек и бабочка. Сейчас я их всех выпущу…

На улице всё ещё светло. Люблю светлые вечера. А бабочка была «красный адмирал». Красивая. Прямо грандиозная.

Мама с дедушкой спорят внизу, я их слышу. Дедушка снова ругается на американских солдат, зовёт их «янки чёртовы». Говорит, их сотни, они повсюду, и расхаживают, как у себя дома: сигары курят, жвачку жуют. Прямо какое-то вторжение, говорит он. Мама отвечает тише, поэтому слова трудно расслышать.

Теперь они перестали спорить и включили радио, уж не знаю зачем. Новости с войны всегда плохие, и от них мама с дедушкой только огорчаются. Оно вообще почти никогда не выключается, это радио.

Понедельник, 20 сентября 1943 г.

Два больших сюрприза. Один хороший, один плохой. Сегодня нас всех отослали из школы по домам – это был хороший сюрприз. Всё из-за этого мистера Адольфа чёртова Гитлера, как его зовёт дедушка. Мы сидели и занимались арифметикой с Панталонфелд – делением в столбик, которое я никак не могу понять, хотя стараюсь изо всех сил, – и вдруг услышали над головой рёв и гул самолёта. Он делался всё громче и громче, так что в классе даже окна задребезжали. Потом раздался громкий-прегромкий взрыв, и вся школа затряслась. Мы все попадали на пол и заползли под парты, как на учениях по воздушной тревоге, только сейчас было гораздо волнительней, потому что по-настоящему. К тому времени, как Панталонфелд вывела нас из школы на площадку, немецкий бомбардировщик был уже далеко над морем. Барри изобразил, что стреляет в него из зенитки и сбивает. Почти все мальчишки тоже стали тыкать в небо пальцами и издавать дурацкие пулемётные звуки: «та-да-да-да-да».