Адольф - [19]

Письмо отца пронзило меня тысячами кинжаловъ: я сто разъ твердилъ себѣ то, что онъ мнѣ говорилъ, и сто разъ стыдился жизни своей, протекающей во мракѣ и въ бездѣйствіи. Я предпочелъ бы упреки, угрозы; я поставилъ бы себѣ въ нѣкоторую славу противоборствовать, и почувствовалъ бы необходимость собрать силы свои для защиты Элеоноры отъ опасностей, ее постигающихъ. Но не было опасностей: меня оставляли совершенно свободнымъ; и сія свобода служила мнѣ только къ перенесенію съ живѣйшимъ нетерпѣніемъ ига, которое я, казалось, избралъ добровольно.

Мы поселились въ Баденѣ, маленькомъ городкѣ Богемскомъ. Я твердилъ себѣ, что, разъ возложивъ на себя отвѣтственность участи Элеонориной, я долженъ беречь ее отъ страданій. Я успѣлъ приневолить себя, и заключилъ въ груди своей малѣйшіе признаки неудовольствій, и всѣ способы ума моего стремились созидать себѣ искусственную веселость, которая могла бы прикрывать мою глубокую горесть. Сія работа имѣла надо мною дѣйствіе неожиданное. Мы существа столь зыбкія, что подъ конецъ ощущаемъ тѣ самыя чувства, которыя сначала выказывали изъ притворства. Сокрываемыя печали мои были мною отчасти забыты. Мои безпрерывныя шутки разсѣявали мое собственное уныніе; и увѣренія въ нѣжности, коими ласкалъ я Элеонору, разливали въ сердцѣ моемъ нѣжное умиленіе, которое почти походило на любовь.

По временамъ воспоминанія досадныя осаждали меня. Когда я бывалъ одинъ, я предавался припадкамъ тоски безпокойной: я замышлялъ тысячу странныхъ предпріятій, чтобы вдругъ вырваться изъ сферы, въ которой мнѣ было неумѣстно. Но я отражалъ сіи впечатлѣнія, какъ тяжелые сны. Элеонора казалась счастливою; могъ ли я смутить ея счастіе? Около пяти мѣсяцевъ протекло такимъ образомъ.

Однажды я увидѣлъ Элеонору смущенною: она старалась утаить отъ меня мысль, ее занимавшую. Послѣ многихъ просьбъ она потребовала отъ меня обѣщанія не противиться рѣшенію, принятому ею, и призналась, что графъ П… писалъ къ ней. Тяжба его была выиграна. Онъ вспоминалъ съ признательностью услуги, ею оказанныя, и свою десятилѣтнюю связь. Онъ предлагалъ ей половину фортуны своей, не съ тѣмъ, чтобы соединиться съ нею (соединеніе было уже дѣломъ невозможнымъ), но на условіи, что она броситъ неблагодарнаго предателя, ихъ разлучившаго. Я отвѣчала, сказала она мнѣ, и вы угадаете, что я отвергла предложеніе. Я слишкомъ угадалъ ее, я былъ тронутъ; но я въ отчаяніи отъ новой жертвы, принесенной мнѣ Элеонорою. Не смѣлъ я однакоже представить никакого возраженія: всѣ попытки мои въ этомъ отношеніи были всегда такъ безплодны!… Я вышелъ, чтобы обдумать, на что рѣшиться, мнѣ ясно было, что наши узы должны быть разорваны. Онѣ были прискорбны мнѣ, становились вредными ей: я былъ единственнымъ ей препятствіемъ въ новомъ пріобрѣтеніи пристойной чреды и уваженія, рано или поздно послѣдующаго въ свѣтѣ за богатствомъ. Я былъ единственною преградою между ею и дѣтьми ея. У меня въ собственныхъ глазахъ не было оправданія. Уступить ей въ этомъ случаѣ было бы уже не великодушіе, но преступная слабость: я обѣщалъ отцу своему быть снова свободнымъ, когда уже не буду нуженъ Элеонорѣ. Наконецъ, настало для меня время вступить на поприще, начать жизнь дѣятельную, пріобрѣсть нѣкоторыя права на уваженіе людей, оказать благородное употребленіе моихъ способностей. Я возвратился къ Элеонорѣ. Мнѣ казалось, что я непоколебимо утвержденъ въ намѣреніи принудить Элеонору не отвергать предложеній графа П… и объявить ей, если нужно будетъ, что уже во мнѣ нѣтъ къ ней любви. Милый другъ, сказалъ я ей, можно нѣсколько времени бороться съ участью своею, но должно наконецъ покориться ей: законы общества сильнѣе воли человѣческой; чувства самыя повелительныя разбиваются о роковое могущество обстоятельствъ. Напрасно упорствуемъ, совѣтуемся съ однимъ сердцемъ своимъ: рано или поздно мы осуждены внять разсудку. Я не могу удерживать васъ долѣе въ положеніи, недостойномъ равно и васъ, и меня: я не могу того позволить себѣ ни для васъ, ни для самого себя. По мѣрѣ словъ моихъ, которыя произносилъ я, не глядя на Элеонору, я чувствовалъ, что мысли мои становились темнѣе, и рѣшимость моя слабѣла. Я хотѣлъ завладѣть опять своими силами; я продолжалъ голосомъ торопливымъ: я всегда останусь вашимъ другомъ; всегда сохраню къ вамъ глубочайшую нѣжность. Два года связи нашей не изгладятся изъ памяти моей; они пребудутъ навсегда лучшею эпохою жизни моей. Но любовь, восторгъ чувствъ, сіе упоеніе невольное, сіе забвеніе всѣхъ выгодъ, всѣхъ обязанностей, Элеонора, уже не существуютъ во мнѣ. Я долго ожидалъ отвѣта, не подымая глазъ на нее. Наконецъ взглянулъ. Она была неподвижна: она созерцала всѣ предметы, какъ будто не различая ни одного. Я схватилъ ея руку; она была холодна. Она меня оттолкнула. Чего хотите отъ меня? сказала она. Развѣ я не одна, одна въ мірѣ, одна безъ существа, мнѣ внимающаго? Что еще сказать хотите? Не все ли вы мнѣ уже сказали? Не всему ли конецъ, конецъ безвозвратный? Оставьте меня, покиньте меня: не того ли вы желаете? Она хотѣла удалиться, она зашаталась; я старался поддержать ее; она безъ чувствъ упала къ ногамъ моимъ; я приподнялъ ее, обнялъ, привелъ въ память.