Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой - [46]

Как политик Гитлер полностью переиграл как Рема, так и монархистов из окружения Гинденбурга. У вождя штурмовиков вообще не было ни какой-либо оригинальной политической программы, ни ясных представлений, каких именно целей он добивается и какие инструменты надо применить для их достижения. Для штурмовиков и членов НСДАП настоящим вождем был не Рем, а Гитлер. После падения Рема во главе СА был поставлен предатель Лутце, чьи полномочия были значительно ограничены. В частности, он уже не являлся членом кабинета. Роль же штурмовиков свелась, как Гитлер предлагал еще Рему, к допризывной подготовке молодежи и резервистов. СС и СД были выделены из состава штурмовых отрядов. С 1934-го по 1938 год численность СА сократилась с 3 до 1,2 миллиона человек, и никакой политической роли они больше не играли.

Вскоре после убийства Рема Гитлер убеждал Раушнинга: «Я иду своим путем безошибочно и непоколебимо. «Старик» (Гинденбург. — Б. С.) одной ногой в могиле, а эти бандиты создают мне проблемы! В момент, когда вот-вот придется решать, кто же будет преемником рейхспрезидента — я или кто-нибудь другой из этой шайки реакционеров! За одну лишь эту глупость они уже заслужили расстрела. А ведь я много раз повторял им: только неразрывное единство воли способно принести удачу нашему отчаянному предприятию. Кто покинет строй, будет расстрелян! Ведь я же умолял этих людей, десятки, сотни раз говорил им: послушайте меня. Сейчас все идет к тому, что партия сомкнет ряды и обретет единую волю, мне все еще приходится слышать от реакционеров, будто я не умею поддерживать порядок и дисциплину в собственном доме. Я еще должен сносить обвинения в том, что моя партия — очаг строптивости, хуже коммунистов! Я должен допустить, чтоб меня упрекали, будто сейчас все хуже, чем при Брюнинге и Папене! Чтобы они ставили ультиматумы! Эти трусы и жалкие создания! И кому! Мне, мне!

Но они ошибаются. Они полагают, что наступили мои последние дни, но это не так. Все они ошибаются. Они недооценивают меня, потому что я вышел из низов, из «гущи народной», потому что у меня нет образования, потому что я не умею вести себя так, как их воробьиные мозги считают правильным. Если бы я был одним из них, то я бы был в их глазах великим деятелем — уже сегодня. Но мне не нужно подтверждения моего исторического величия с их стороны. Строптивость СА лишила меня многих козырей, но у меня в руках еще есть другие. И я не привык медлить с принятием решительных мер, если у меня что-то срывается. Эти люди думают «честно» добраться до власти. Но у них ничего не получится. Они не смогут обойтись без меня, когда «старик» умрет. Они хотят поставить на его место регента — известно какого. Но для этого им нужно мое согласие. А я им его не дам. Народ не испытывает потребности в монархии Гогенцоллернов. Только я могу внушить массам, что монархия необходима. Только мне они поверят. Но я не стану этого делать. Это просто не приходит им в голову, этим жалким зазнайкам, этим чиновничьим и служилым душонкам. Вы заметили, как они дрожат, когда им приходится беседовать со мной лицом к лицу? Я не укладываюсь в их концепцию. Они думали, что я не решусь, что я слишком труслив. Они уже воображали, что я попался в их сети. Они считали, что я — всего лишь орудие в их руках, и насмехались за моей спиной: у него, мол, больше нет никакой власти. Они полагали, что я потерял свою партию. Я долго смотрел на это — и наконец ударил их по рукам так, что они надолго запомнили этот удар. Все, что я потерял из-за суда над штурмовиками, я наверстаю во время процесса над этими светскими шулерами и профессиональными игроками — я имею в виду Шлейхера и его шайку.

Если сегодня я позову народ — он пойдет за мной. Если я обращусь к партии, она останется стеной, крепкой, как никогда. Им не удалось расколоть мою партию. Я уничтожил атамана-мятежника и всех кандидатов в атаманы, которые прятались в засаде. Они хотели столкнуть лбами партию и меня, чтобы сделать меня безвольным орудием в своих руках. Но вот я снова поднялся, еще сильней, чем прежде. Выходите вперед, господа Па-пен и Гугенберг! Я готов начать следующий раунд».

Следующий раунд заключался в окончательном устранении с политической арены правоконсервативных политических сил и создании гарантии того, что полномочия Гинденбурга после его смерти перейдут к фюреру. С этой задачей Гитлер справился легко. Ведь ни в окружении Гинденбурга, также как ни у Гугенберга, ни у Папена не было на примете сколько-нибудь популярного консервативного политика, способного соперничать с Гитлером. Члены семьи Гогенцоллерн не пользовались доверием народа, и реставрация монархии для кого-то осталась несбыточной мечтой. Альтернативы Гитлеру в качестве преемника Гинденбурга не было, и, когда в августе 1934 года престарелый фельдмаршал отошел в мир иной, вопрос о его преемнике решался однозначно. Его сын Оскар, выступая 18 августа по радио, заявил: «Мой навеки ушедший от нас отец сам видел в Адольфе Гитлере своего прямого наследника как верховного главу Германского Рейха». О том же писал Гинденбург и в своем политическом завещании. А на похоронах Гинденбурга в Танненберге у памятника Победы Гитлер завершил свою речь словами: «Почивший полководец, войди в Валгаллу!»