. Отец рассказывал, как раз он был озабочен во время турецкой войны. Однажды он принес план Суворову и, разложив на стол, просил решения насчет каких-то распоряжений, но тот, вместо ответа, прыгал около стола и повторял: ку-ку-ри-ку, что он обыкновенно делал, когда не хотел отвечать. Отец, потеряв терпение, должен был уйти со своим планом и решить сам, как действовать без совета Суворова. Я помню другой анекдот, рассказанный отцом. Нужно было послать войско на штурм какого-то города и велено изготовиться к приступу; но оказалось много больных, и Суворов приказал своим манером, «чтобы больных не было!» и чтобы из госпиталей всех послать на штурм, что и исполнили: вывели всех солдат из больниц, в госпитальных шлафорах
>{53} и колпаках, посадили на шлюпки и отправили тоже на приступ; кажется, это было ночью. И что же? Суворовский приказ, так сказать, перетряхнул изнуренных воинов; они пободрели, и все кончилось удачно; оставшиеся в живых возвратились без лихорадки. Так оживляло всех одно слово Суворова, умевшего говорить душе русского человека! Из Николаева отец мой ездил несколько раз в Крым, а одно лето мы ездили всем семейством и жили в Бахчисарайском дворце
>{54}. Лето мы всегда проживали за городом; один год жили в Богоявленском, в 12-ти верстах от Николаева, остальные годы — в Спасском, прекрасном месте на берегу реки Буга (оба основаны Потемкиным). Туда по воскресеньям приезжали гости из города, гуляли, веселились, и вечер всегда оканчивался танцами. Многие путешествующие останавливались в Николаеве, проживали месяцами в этом счастливом уголке, увлекаясь приятным обществом и жизнью, которую там проводили, и называли его маленьким оазисом в степи, в новом нашем малонаселенном крае. Когда происходил раздел наследственного имения, отцу моему братья его поручили заняться этим делом, что он и исполнил. Отделив из белорусского имения трем сестрам, разделил на три части братьям, предоставив выбор каждому по желанию. Отцу моему досталось Покровское* с деревнями и имением в Белоруссии, в котором заключалась часть и Петра Семеновича. Дядюшки мои были красавцы и достойные молодые люди, но большие щеголи и моты. Петр Семенович, после смерти своей, оставил много долгов, и отец мой, не желая отдать имения в чужие руки, взял его себе и уплатил все его долги. Александр Семенович прожил все свое имение и еще у отца моего забрал в разное время триста тысяч ассигнациями
>{55}, которые остались неуплаченными, и умер уже в пожилых летах. Когда Людовик XVIII
>{56}, во Франции, вступил на престол, то назначил Александру Семеновичу пенсию в вознаграждение за то, что он, будучи министром в Венеции, содействовал к спасению принцесс, королевских тетушек, когда они приехали из Франции в Венецию, во время Французской революции. По кончине Александра Семеновича пенсия продолжалась и вдове его.
Отец мой всегда был очень степенный человек, не любил щеголять и даже скуп был для себя, но щедр для других; не только не отказывал в помощи, но сам предупреждал нуждающихся. Кроме родовых имений, которыми владел отец мой, пожаловала ему императрица Екатерина большую часть Ялтинской долины; от государя Павла Петровича он получил тысячу душ в Воронежской и Тамбовской губерниях. Кача по духовному завещанию досталась ему от приятеля его Фалеева>{57}.Г-н Фалеев был очень богат и не имел прямых наследников; несколько раз при жизни своей он просил моего отца, в знак дружбы, принять от него это имение, и мой отец всегда отказывал, но по смерти Фалеева принял в память, по завещанию. В то время в Крыму имения продавались по дешевым ценам; отец мой купил Саук-су, Эль-бузлу и виноградники в Судаке. Сабли и Корениху тоже купил, но опять продал, чтобы приобрести Байдарскую долину и имение в Пензенской губернии; купил еще в Днепровском уезде Черную Долину и земли в Мелитопольском уезде, в Саратовской и в Оренбургской губерниях и все населил крестьянами из других деревень.
Александр Семёнович Мордвинов
В «Истории Малороссии»>{58} Н. Маркевича (стр. 619 упоминается о Черной Долине, под названием Серкет и Гайман. Вероятно, это та же самая, которая теперь принадлежит нам.
VI
При вступлении на престол государя Павла Петровича отец мой был произведен в адмиралы. Кажется, около этого времени государь послал Рибаса в Николаев, предоставляя отцу моему решить судьбу Рибаса, и даже дозволил сослать его в Сибирь. Вероятно, государю известны были все действия этого хитрого человека, также неприязнь и интриги против отца моего; но отец мой, по приезде Рибаса, сам поехал к нему, великодушно простил его и пригласил к себе обедать. Рибас признался моей матушке, с каким страхом он ожидал свидания с моим отцом и как поразила его великодушная встреча, но благодарности за это не почувствовал. Во время пребывания своего еще в Николаеве он снова начал интриговать фальшивыми доносами. Отец мой, по приказанию государя, отправился из Николаева к нему в Петербург и ожидал себе лестного приема. Не доезжая заставы, когда было уже довольно темно, он в карете задремал. Вдруг слышит около своего экипажа топот лошадей; вообразил себе, что это был знак почетной встречи. При самом въезде его в город офицер подъехал к окну кареты и почтительно спросил: куда он прикажет его везти? Тогда отец мой удивился и сказал: «Что это значит?»— и получил в ответ, что по воле государя он арестован
