Адмирал Де Рибас - [117]

В тот же день Пален велел Кузьмичу быть у него.

Кузьмич пришел в назначенное время в дом, где Пален имел обыкновение его опрашивать. Дом этот принадлежал петербургскому купцу и стоял в отшибе на столичной окраине. Пален наезжал туда в партикулярном платье на извозчичьей пролетке. Дом содержался под строгим полицейским надзирательством, туда не велено было пущать на время пребывания там Палена.

– Ты что же, милый человек, заодно с государственным изменником?

– Никак нет, такой грех на душу не брал, чист душой, помыслами и делом перед государем и вашим сиятельством.

– Намедни был разговор: кто был принят его величеством. Ты назвал всех, исключая одну персону, как мне нынче ведомо стало, не без потаенного умысла.

– Ваше сиятельство, не погубите. Дурного я в голове не имел. Не назвал едино только по забвению.

– Изволь исправиться, голубчик.

– Адмирал Рибас, ваше сиятельство. Он стал бывать у государя с той поры, как за отъездом вице-адмирала Кушелева был определен временно исполняющим должность первоприсутствующего в адмиралтейств-коллегии. У них разговор более об устроении Кронштадта. Замечаемо также, что адмирал Рибас стал входить в большое к государю доверительство.

– Об чем был разговор?

– Не могу знать, ваше сиятельство. Однако государь был в большом возмущении и все повторял одно и то же:»Кто еще, кто?…»

Стой, – Гриневский ножнами сабли толкнул извозчика. – По моим пг'редставлениям это должно быть здесь. Ступай, Гг'риша, за мной. Дег'ржись молодцом, дг'руг мой.

У подъезда с колоннами и массивной резной дверью стоял полицейский в шубе и войлочных валенках.

– Надеюсь, бг'ратец, дом г'рафа г'Ростопчина?

– Так точно, ваше благородие.

– Отлично, голубчик. Он нам и надобен. Не дом, г'разумеется, а сам г'Ростопчин.

– Не могу знать, ваше благородие. Наше дело служивое, не допускать к их сиятельству прощелыг.

– Надеюсь, ты не пг'ринял офицег'ров армии за пг'рощелыг?

– Никак нет, ваше благородие. Как можно? Мундиры, ваше благородие.

В мраморном вестибюле с люстрами и светильниками на высоких бронзовых подставах дорогу Гриневскому и Орлику преградил ливрейный лакей в малиновом камзоле.

– Возьми, бг'рат, шинели и веди нас к баг'рину.

– Не велено принимать, господа.

– Ты что бг'рат, очумел. Пег'ред тобой, голубчик, офицег'ры, а это бг'рат, сег'рьезно. Вот я возьму и пг'роткну тебя саблей, – при этих словах Гриневский нахмурился и правой рукой взялся за эфес. – Это для нас, бг'рат, пустяк, а для тебя сег'рьезно, смертельно сег'рьезно.

– Но господа, не велено.

– Дег'ржи, – Гриневский швырнул оторопевшему лакею шинель.

– Иди за мной, Гг'риша. Не робей, голубчик, выше голову. Считай, что ты под пулями ходжахедов.

Ростопчин встал. На его лице было удивление и гнев.

– Пг'редставляю, гг'раф, моего пг'риятеля полкового есаула Ог'рлика-Ог'рленко, человека весьма достойного, гг'раф. Мне, надеюсь, нет необходимости называться. Вы должны знать меня, гг'раф, по Измаильской кампании.

– Не имею чести, – холодно сказал Ростопчин. – И вообще, господа, извольте выйти вон.

– Зачем же так, гг'раф. Мы к вам с визитом, а вы столь неблаго-г'родно.

– Эй, люди! – Ростопчин потянулся к звонку.

– Гг'раф, вы делаете ошибку, котог'рая может возыметь для вас г'роковое значение, – Гриневский вынул ин ножен саблю.

– Да как вы смеете, – побледнел Ростопчин.

– Я могу вас, гг'раф, г'разрубить на две части с головы до, извините, ж… Наконец, я могу дать вам в мог'рду. Пг'редупг'реждаю – г'рука у меня железная. Поэтому от следов, котог'рые будут оставлены на вашей отвг'ратной г'роже, ваше гг'рафское сияние заметно помег'ркнет. Да и ко двог'ру с битой мог'рдой неловко. Пг'ризываю вас, гг'раф, быть благоразумным и не дуг'рить. Это опасно для жизни.

– Что вам угодно.

– Ну зачем же так сг'разу, гг'раф, – с укоризной сказал Гриневский. – В пог'рядочном доме гостей пг'ринимают шампанским. Я и мой пг'риятель, мы пьем только благог'родные вина. Подтвег'рди, Гг'риша.

– То так, как ты сказал, Филя. Когда мы женили Федоса, то добре выпили.

– Это, гг'раф, подтверждение моей пг'равоты. Велите подать устг'рицы под шампанское. И, пг'ростите, гг'раф, у меня дуг'рная пг'ривычка. Я люблю, когда шампанское подают хог'рошенькие женщины.

– Вы позволяете себе, господа…

– Гг'раф, ну что вы, пг'раво, – Гриневский вытащил пистолет. – Наша жизнь, гг'раф, копейка. Если бы, что случилось, то нам даже пг'риятнее умереть во двог'рце в Петег'рбурге, чем в гнилых плавнях Кубани. Смег'рть здесь тем более пг'риятна, что вы, гг'раф, составите нам компанию,

Ростопчин дернул звонок.

Вошел камердинер.

– Прикажи Глафире подать устрицы и шампанское.

– Мы пьем в бокалах на высокой ножке, гг'раф.

Когда вошла горничная, Гриневский внимательно поглядел на Орлика.

– Она? Я пг'редлагаю, гг'раф, выпить за здог'ровье моего боевого товаг'рища есаула Ог'рлика – Ог'рленко. Стоя, гг'раф, стоя. Пг'рекрасно. Тепег'рь о деле. Вы пг'риобг'рели у молдавского бояг'рина молодую женщину и увезли ее в Петег'рбург. Нам угодно знать, где она нынче.

– Но, господа…

– Никаких «но»…

– Она от меня ушла.

– То есть как ушла, позвольте спг'росить вас?

– Видите ли, какое обстоятельство. Она оказалась особой весьма безнравственной. Вступила в связь с лакеем и родила не в законе дитя, которое я определил в воспитательный дом. После она совершила, как бы вам сказать, побег. Мер к ее розыску я пока не принял. Не могу, господа, сказать, где она сейчас находится.