Аденауэр. Отец новой Германии - [206]

Когда после завершения парада оба высоких гостя в приличествующих случаю темных костюмах прибыли к собору, на его ступенях их приветствовал архиепископ Реймский, монсеньор Марти, с группой представителей духовенства. Затем процессия двинулась внутрь собора; впереди, как полагается, — огромное серебряное причастие. Генерал и канцлер заняли отведенные им места справа от алтаря — два пюпитра, два коврика для коленопреклонения, две скамьи, обитые красным бархатом. Началась торжественная месса. Сразу после чтения Евангелия монсеньор обратился с приветствием к обоим государственным деятелям, отметив, что они присутствуют в храме, который всегда «оставался неизменным символом радостных надежд на будущее». Когда архиепископ вознес дары Господни, де Голль и Аденауэр опустились на колени. Аденауэр, как сообщалось в репортажах, простоял на коленях довольно долго.

Снаружи под ярким июльским солнцем собрались несколько тысяч верующих, не попавших в собор. Когда оба лидера появились в дверях после завершения мессы, раздались приветственные крики, люди размахивали флажками. Аденауэр был, несомненно, глубоко тронут всем происходящим. Правда, в толпе отношения между представителями обеих наций оказались не такими сердечными, как между их лидерами: имели место взаимные оскорбления и даже потасовки, пришлось вмешаться полиции.

Месса в Реймсе была апогеем государственного визита Аденауэра во Францию. Он длился шесть дней; канцлер нашел даже время, чтобы посетить Бордо и приобрести большую коллекцию «Шато Марго», обнаружив таким образом некий сдвиг в своих вкусах: обычно он предпочитал вина долин Рейна и Мозеля. Но большую часть времени заняли частные беседы с генералом. Де Голль рассказал о своей недавней встрече с Макмилланом, в ходе которой ему, но его словам, стало ясно, что Великобритания не готова пойти на необходимые жертвы, чтобы вступить в ЕЭС. Аденауэр не возражал. Более того, он еще подлил масла в огонь антибританских эмоций французского президента, заявив, что, как стало ему известно, Макмиллан предложил Соединенным Штатам заключить экономический союз с Великобританией, но натолкнулся на отказ со стороны Кеннеди. Не ясно, откуда канцлер взял такое. Он практически снял вопрос о политической ценности расширения ЕЭС за счет Великобритании; преимущества и недостатки ее вступления или невступления должны, по его мнению, оцениваться исключительно с точки зрения выгоды или невыгоды для нынешних членов ЕЭС. Между тем инфраструктура ЕЭС еще недостаточна развита, чтобы «переварить» экономику тех государств, которые скорее всего последовали бы за Великобританией с просьбами о принятии в эту организацию, таких, как Норвегия, Дания и Ирландия. Общий вывод был однозначен: «Никакого троекратного ура Англии в ЕЭС». Аденауэр высказался за то, чтобы ФРГ и Франция в будущем теснее взаимодействовали друг с другом. Это уже был прямой намек на необходимость подвести какую-то формальную базу под отношения между обеими странами.

Де Голлю этих намеков было достаточно. Поняв, что Аденауэр его поддержит, он дал директиву французским представителям на переговорах с англичанами ужесточить свою линию. Это привело к тому, что 5 августа переговоры были прерваны. Однако сам Аденауэр, вернувшись в Бонн, обнаружил, что его позиция не пользуется непререкаемой поддержкой в собственной партии. В августе 1962 года в ХДС произошел фактический раскол между «атлантистами» во главе с Эрхардом и Шредером и «франкофилами» во главе с Аденауэром; напряженные отношения между этими двумя течениями характеризовали весь последний период канцлерства Аденауэра. Конфликт выплеснулся на страницы прессы. 22 августа номер «Ди вельт» — газеты, обычно бывшей полуофициальным рупором христианских демократов, — вышел под шапкой: «ХДС поддерживает прием Лондона в ЕЭС». На следующий день там была опубликована статья под характерным заголовком: «Англия должна стать членом — Поражение Аденауэра — Он уже не король?». Франция и профранцузская политика явно не пользовались популярностью у западногерманских публицистов.

Такая позиция прессы была плохим предзнаменованием для ответного визита де Голля в ФРГ, который начался 5 сентября. Однако французский президент сумел переломить эту тенденцию в первую очередь благодаря хорошему знанию массовой психологии. Он понимал, что подслеповатый, запинающийся на каждом слове оратор не может увлечь толпу. И вот, чтобы не надевать очки во время произнесения речей, он заучивал их наизусть и произносил, не заглядывая в бумажку, причем на немецком. Это сразу улучшило его имидж. Еще больше поспособствовали этому эмоциональные выкрики, которыми он обычно заканчивал свои выступления, обращая при этом к небу воздетые руки: «Да здравствует Германия!», «Да здравствует германо-французская дружба!», «Вы — великий народ!». Все это встречалось на ура, как на то и надеялся Аденауэр. Де Голль, со своей стороны, в частном порядке дезавуировал многое из того, что он выдавал на публику. «Если бы они и вправду были великим народом, они меня так радостно не приветствовали бы» — такую его ремарку, не предназначенную, естественно, для посторонних ушей, воспроизводит биограф де Голля, французский историк Ж. Лакутюр.