Адель - [2]

То, что это тело было ей знакомо, мешало ей. Слишком просто, слишком механически. Она пришла неожиданно, без предупреждения, но этого не хватило, чтобы создать интригу, напряжение. Их объятия и недостаточно непристойны, и недостаточно нежны. Она положила руки Адама на свои груди и попыталась забыть, что это он. Закрыв глаза, она представляла, что он принуждает ее.

Сам он был уже где-то не здесь. Стиснул зубы. Перевернул ее. Как всегда, положил правую руку на голову Адель, пригнул ее к полу, левой рукой схватил за бедро. Он проникал в нее мощными толчками и кончил с победным ревом.

Адам склонен терять власть над собой.

Адель оделась и повернулась к нему спиной. Ей было стыдно, что он видит ее голой.

– Опаздываю на работу. Я тебе позвоню.

– Как хочешь, – ответил Адам.

Он курил, прислонившись к двери кухни. Свободной рукой коснулся свисавшего с члена презерватива. Адель старалась не смотреть на него.

– Не могу найти шарф. Ты не видел? Серый кашемировый, я очень его люблю.

– Поищу. Отдам в следующий раз.

* * *

Адель приняла непринужденный вид. Самое главное – не казаться виноватой. Она пересекла опенспейс, как будто просто возвращалась с перекура, улыбнулась коллегам и села на свое место. Сирил выглянул из своей стеклянной загородки. Стук клавиш, телефонные разговоры, жужжание принтеров, выплевывавших статьи, и болтовня у кофемашины заглушали его голос. Тогда он перешел на крик:

– Адель, уже почти десять.

– Я была на встрече.

– Ну да, конечно. Ты два текста задерживаешь, так что плевать мне на твои встречи. Чтоб через два часа они были у меня.

– Будут тебе твои тексты. Я почти закончила. После обеда тебя устроит?

– Адель, ты меня достала! Мы не будем всей редакцией тебя ждать. Нам номер сдавать, черт возьми!

Сирил рухнул в кресло, размахивая руками.

Адель включила компьютер и закрыла лицо ладонями. Она и близко не представляла, что писать. Не стоило вообще браться за эту статью о социальной напряженности в Тунисе. Она сама не понимала, что ее заставило поднять руку на совещании.

Надо снять телефонную трубку. Звонить контактным лицам на местах. Задавать вопросы, сопоставлять информацию, трясти источники. Ощущать воодушевление, верить в качественную работу и журналистскую точность, которой Сирил прожужжал им все уши, а сам за хороший тираж душу продаст. Обедать на рабочем месте, не снимая наушников и не убирая рук с клавиатуры, засыпанной крошками. Перекусывать сэндвичем, дожидаясь, пока, лопаясь от самодовольства, перезвонит очередная пресс-секретарь и потребует прислать ей статью на согласование перед публикацией.

Адель не любила свою работу. Ей была противна мысль, что она должна зарабатывать себе на жизнь. Она всегда хотела только одного – чтобы на нее смотрели. Да, стать актрисой она уже попыталась. Приехав в Париж, записалась на курсы и показала себя посредственной ученицей. Преподаватели говорили, что у нее красивые глаза и некоторая загадочность. «Но, мадемуазель, быть актером – значит уметь отступить». Она долго сидела дома и ждала, пока свершится ее судьба. Ничего не получилось так, как она задумывала.

Лучше всего было бы выйти замуж за кого-нибудь богатого и почти не бывающего дома. К величайшему негодованию обезумевших толп активных женщин, которые окружали ее, Адель мечтала бездельничать в большом доме, заботясь только о том, чтобы быть красивой к приходу мужа. Вот было бы чудесно, если бы ей платили за умение развлекать мужчин.

Ее муж хорошо зарабатывал. С тех пор, как он получил должность лечащего врача-гастроэнтеролога в больнице имени Жоржа Помпиду, дежурства и замены только множились. Они часто ездили в отпуск и снимали большую квартиру в «шикарном Восемнадцатом округе». Адель была избалованной, а муж гордился ее независимостью. Но она считала, что этого недостаточно. Что это мелкая, жалкая жизнь без всякого размаха. Их деньги пахли работой, потом и долгими ночами в больнице. У них был привкус упреков и дурного настроения. Они не позволяли ей ни праздности, ни пороков.

В газету Адель попала по блату. Ришар дружил с сыном главного редактора и попросил за нее. Это ее не смутило. Так у всех. Сначала она хотела быть на высоте. Ее воодушевляла мысль понравиться шефу и поразить его деловой хваткой и находчивостью. И она проявила увлеченность и нахальство, добилась интервью, о которых никто в редакции не смел и мечтать. Потом она поняла, что Сирил – тупица, который в жизни не прочел ни одной книги и неспособен оценить ее талант. Начала презирать коллег, топивших в рюмке напрасные амбиции. В конце концов она возненавидела свою профессию, этот офис, этот монитор, всю эту идиотскую показуху. Она больше не желала по десять раз звонить министрам, которые грубо перебивали ее, а потом цедили пару фраз, пустых, как сама скука. Ей было стыдно разливаться соловьем, чтобы завоевать расположение пресс-секретаря. Единственное, что имело значение, – свобода, которую давала ей профессия журналиста. Пусть она и мало зарабатывала, зато могла путешествовать. Могла исчезать, выдумывать тайные встречи и не нуждаться в оправданиях.

Адель никому не стала звонить. Она открыла новый документ и приготовилась писать. Сочиняла цитаты из источников, не пожелавших назвать себя, лучших, какие она только знала. «Источник, приближенный к правительству», «завсегдатай кулуаров власти». Она находила завлекательные формулировки, добавляла немного юмора, чтобы развлечь читателя, все еще верящего, что он обратился сюда за информацией. Читала статьи по теме, делала резюме, копировала и вставляла. Все это заняло меньше часа.