Адам в раю - [9]
Великий художник всегда воссоздавал на своих картинах не просто вещи, которые ему вдруг захотелось запечатлеть, а бесконечную питательную среду, для того чтобы жизнь этих вещей могла длиться вечно, в непрестанном обмене субстанциями. Открытие живописью «воздуха», «пространства» всего лишь частные случаи этого неумолимого и неисповедимого процесса.
Египтяне относились к смерти как к одной из форм жизни, как к некому потаенному, скрытому от глаз человеческих миру. И, заботясь об этой новой жизни, они мумифицировали трупы и клали вместе с ними в мастабу[19] всё необходимое для пропитания.
Такова и задача живописца — живописать вечную жизненность. И именно эту задачу решали все великие подвижники кисти.
XVII
Жизнь в человеке как бы двоится: его мимика, движения разрешаются в пространстве и в то же время выражают скрытую жизнь эмоций. Живопись обретает цельность в человеческом теле; через него в царство живописи, где главенствует свет, проникает всё, что не есть непосредственно пространство: чувства, история, культура.
Следовательно, сверхтема живописи — человек в природе. Не данный, конкретный, исторический человек, а человек как таковой; проблема человека как обитателя Земли. Ограничить эту проблему, скажем, рамками национального — значит низвести её до уровня анекдота.
Прозвучит ли поэтому странно мысль о том, что основная, изначальная, древнейшая тема искусства живописи — та же, о которой говорится в начале Книги бытия? Адам в раю. Кто же он — Адам? Каждый и никто в частности: самое жизнь.
Где же он — рай? На севере или в полуденных странах? Что за разница: любой пейзаж — подходящие подмостки для необъятной трагедии бытия, где человек-боец даёт себе лишь минутную передышку, чтобы снова вступить в бой. Этот пейзаж не нуждается ни в символических деревьях, ни в доломитах, как «Джоконда»; это могут быть, как на эльгрековском «Распятии», лишь две пяди тьмы, обрамляющие измученный лик Христа. Эти, по выражению одного из критиков, «вспышки тьмы» замещают всю Землю. Их достаточно, чтобы вечно длить искупительное воскресение умирающего на кресте.
Здесь заканчиваются записки, присланные мне доктором Вульпиусом. Как то и подобает немецкому мыслителю, он глубоко изучил историю вопроса. Незначительная на первый взгляд проблема искусства живописи позволила ему нарисовать стройную, упорядоченную картину всего мироздания. И это неудивительно: его соотечественник Ланге в своей «Истории материализма»[20] пишет о том, что Германия — единственная страна, где аптекарь, толкущий лекарство в своей ступке, обязательно думает о том, соответствуют ли его действия мировой гармонии.
Комментарий
Адам в раю (Adan en el paraiso). — O. С., 1, р. 473–493.
Написано в мае-августе 1910 г. Включено автором в состав сборника «Люди, творения, вещи» (1916).
Статья типична для «Mocedades», ранних произведений Ортеги: прослеживаются различные идейные влияния, которые испытывал философ; явна многопроблемность и известная поспешность в решении проблем; заметно тяготение автора к глоссаторству, отражавшее период формирования мышления Ортеги и свидетельствовавшее о его озабоченности состоянием философско-теоретической культуры испанской интеллигенции.
В этой работе впервые очерчен контур философии Ортеги. Идея Адама в раю, то есть первого человека, вброшенного в мир, является метафорическим образом концепции «радикальной реальности», развернутой в «Размышлениях о „Дон Кихоте“». В данном контексте у метафоры были преимущества перед концепцией, поскольку здесь мир представал не как «вещь», а как «сценарий» жизни, которую, согласно Ортеге, необходимо рассматривать как трагедию или драму.
