Адам и Эвелин - [2]

— Рената Хорн из Маркклееберга. Дашь еще?

— Сходи наверх и возьми. А эта?

— Ты ж ее знаешь, Дездемона.

— Кто?

— Да Андреа Альбрехт, из поликлиники, гинеколог.

— Это у которой алжирец?

— Нет у нее никакого алжирца. Вы как-то раз даже руки друг другу пожимали. Это вот, — Адам показал на одну из фотографий на веревке, — это я в июне для нее сшил.

— Слушай… — Эвелин подошла к фотографии вплотную, — она что, в моих туфлях, это же мои туфли?!

— Что?

— Это мои, смотри, мысок, царапина, ты что, с ума сошел?!

— Они все об обуви понятия не имеют, приходят в таких бахилах, а это все уродует, на пол-минуты…

— Я не хочу, чтоб твои бабы надевали мои туфли. И я не хочу, чтобы ты их фотографировал в саду, и уж никак не в гостиной!

— Наверху было слишком жарко.

— Я не хочу! — Теперь Эвелин принялась внимательнее рассматривать и другие фотографии. — Выезжаем послезавтра?

— Как только наши сани будут готовы.

— Я уже три недели это слышу.

— Я звонил. Что тут поделаешь?

— В итоге мы вообще не поедем, спорим.

— Проиграешь, — Адам принялся вынимать из воды одну фотографию за другой и развешивать их, — точно проиграешь.

— Больше мы никогда визу не получим. Нам и сейчас бы ее не выдали. Габриэльша сказала, теперь, кому меньше пятидесяти, не дают.

— Габриэльша, Габриэльша. Любит она языком молоть, делать ей нечего.

— Какое красивое. Оно красное?

— Голубое, шелковое.

— Почему ты не делаешь цветных фотографий?

— Шелк ей привезли, шелк, а вот это… — Адам приподнял фотографию, на которой была изображена молодая женщина в короткой юбке и широкой блузке. — Это жутко дорогой материал, даже на Западе, но на коже он вообще не ощущается, такой легкий.

Адам скомкал и выбросил в мусорную корзину мокрую фотографию.

— Что ты делаешь?

— Эта не вышла.

— Почему?

— Слишком темная.

Эвелин потянулась к корзине.

— Фон весь в черных пятнах, — сказал Адам.

— Это Лили?

— Угадала!

Эвелин бросила фотографию обратно и вышла в предбанник, к полке с консервированными фруктами.

— Тут еще полно. Ты будешь груши или яблоки?

— А айва там еще есть? Дверь закрой!

Адам выключил свет и подождал, пока дверь не захлопнется.

— Восемьдесят пятого года, если это пятерка, — прокричала Эвелин.

— Да не важно.

Он выбрал новый негатив, навел резкость, вынул из пачки пол-листа, положил бумагу в рамку увеличителя и нажал на кнопку таймера. Начал напевать в тон его тарахтению.

— Будешь?

— Я потом.

— Пойдешь сегодня в музей?

— Опять начались экскурсии?

— Да, и я опять все пропускаю.

— Я тоже не могу, у меня еще одна примерка, — сказал Адам.

Какое-то время было тихо. Он положил лист бумаги в проявитель, прижал его ко дну. В предбаннике щелкнул выключатель.

— Эви?

Вновь послышалось дребезжание пустых бутылок.

— Эви! — крикнул он и уже хотел было пойти вслед за ней, но в ту же секунду склонился ниже над ванночкой, будто желая удостовериться, что улыбающаяся женщина с широко расставленными руками, которая только что возникла на бумаге, действительно на него смотрит.

2 ЛИЛИ

Несколько часов спустя, в тот же субботний день девятнадцатого августа 1989 года, Адам, с полдюжиной булавок во рту, с сантиметром на шее, стоял на коленях у ног женщины лет сорока пяти. Она сняла блузку и обмахивалась журналом «Магацин». На перестроенном чердаке стояла жара, несмотря на то что были открыты все слуховые окна и чердачный люк. Швейная машинка была уже зачехлена, стол, на котором он кроил, прибран; ножницы лежали по размеру, а рядом с ними — катушки с нитками и ленты, треугольники, линейки, выкройки, портновский мел, портсигар с лезвиями для бритья и коробочка с пуговицами, к которой прислонилась фотография. Даже поднос с двумя полупустыми стаканами чая и сахарницей стоял параллельно краю стола. Под столом стопками лежали отрезы тканей. Из колонок проигрывателя доносилась музыка, сдобренная шипением из-за царапин на пластинке.

— Это Вивальди? — спросила Лили.

— Гайдн, — процедил Адам сквозь губы, — не втягивай!

— Что?

— Не втягивай! — Адам заново подколол корсаж юбки.

— Не понимаю, почему ты не берешь Даниэлу. Она красива, она молода, и она заплатит, сколько ты скажешь. Ей просто хочется какую-нибудь модную тряпку. К тому же у ее отца автосервис — для «шкоды», правда, — но если вдруг что, они помогут. И это не срочно. Даниэла готова встать в очередь.

Она бросила журнал на стол.

— Вы, кстати, когда едете? Ты новую «Ладу» получил уже?

Адам покачал головой. Лили глянула в зеркало на свое левое предплечье, чуть приподнятое, а затем поправила прическу. Адам провел пальцем по корсажу юбки.

— Не ворчи, — сказала она. — Я не втягиваю живот, я же не начинающая!

Их взгляды встретились в зеркале.

— Я думаю, нужно короче, — сказала Лили.

Адам подогнул подол, посмотрел в зеркало и покачал головой.

— Нет? Но так вообще ног не видно, — сказала Лили.

Подкалывая длину, он улыбнулся, что придало его лицу неожиданно грустное выражение.

— Что?! — воскликнула она. — Слушай, петли на поясе могли бы быть и пошире.

Адам положил руки Лили на бедра, повернул ее к себе и вынул булавки изо рта.

— Тут будет шлиц, понимаешь, шлиц! Они должны засматриваться, шеи себе сворачивать. И постарайся достать узкий поясок, что-нибудь элегантное. Будут тебе твои двадцать сантиметров, примерно двадцать, начиная отсюда.