Ад - [17]

Шрифт
Интервал

Тогда мужчина перехватил это воспоминание с того места, на котором она остановилась, и стал говорить о времени начала их союза. Он хотел приласкать её этими словами, постепенно увлечь её фразами, заключить её в объятия благодаря воспоминаниям.

«Первый раз, когда мы были одни…»

Она посмотрела на него.

«Это было на улице вечером», — сказал он. — «Я взял тебя за руку. Ты всё больше опиралась на меня. Я постепенно почувствовал весь вес твоего тела, я почувствовал твою возрастающую плоть. Мир кишел вокруг, но казалось, что наше одиночество расширяется. Всё вокруг нас превращалось в простую, естественную пустыню… Мне казалось, что мы оба принялись шагать по морю.»

«Ах!» — сказала она. — «Как ты был хорош! В этот наш первый вечер у тебя не было того лица, которое ты имел потом, даже в лучшие моменты…»

— Мы разговаривали о том и о сём, и пока я держал тебя перед собой, крепко прижав, как цветы, ты мне что-то говорила о людях, которых мы знали, о дневном солнце и о свежести вечера. Но в действительности ты мне говорила, что ты добивалась меня… В твоих словах я чувствовал слова признания, и, если ты их мне не говорила, ты мне их выказывала.

«Ах! каким значительным всё кажется в самом начале! Начало никогда не имеет мелочей…»

«Однажды, когда мы оказались в саду, и когда я провожал тебя обратно в конце дня через предместья… Дорога была такой спокойной и тихой, что казалось, будто наши шаги тревожили всю природу. Неподвижная нежность замедляла наш путь. Я нагнулся и поцеловал тебя».

«Сюда», — сказала она.

Она положила свой палец на шею. Этот жест осветил её шею как луч.

«Постепенно поцелуй стал более глубоким. Он устремился к твоим губам, потом остановился: в первый раз он ошибся, во второй сделал вид, что ошибся… Постепенно я почувствовал под моим ртом…»

Он сказал еле слышно:

«Что твой рот расцветает и расширяется…»

Она опустила голову, и было видно её рот, подобный розовом) бутону и очень нежный.

«Всё это, — вздохнула она, постоянно возвращаясь к своей патетической и нежной озабоченности, — было так прекрасно, посреди держащего меня взаперти надзора!..»

Как она нуждалась, бессознательно или нет, в возбуждении воспоминанием! Воскрешение в памяти прошлых драм и опасностей высвобождало её движения, восстанавливало её любовь. Именно для этого она всё вновь пересказала себе.

И он её подталкивал к нежному безрассудству. Первый восторг вновь возрождался, и теперь их слова искали самые проникновенные воспоминания, прежде чем превратиться в конкретное нечто.

«Это было грустно, когда на следующий день после того, как ты была у меня, я опять увидел тебя в твоём доме во время приёма — недоступную, среди людей. Превосходная хозяйка дома, одинаково любезная как с одними, так и с другими, немного неуверенная, ты расточала перед каждым банальные слова, ты напрасно будто ссужала всем — мне как и другим — красоту своего лица.»

«Ты была в том зелёном платье такого яркого цвета, что по его поводу над тобой подшучивали… Пока ты проходила и я не осмеливался следовать за тобой глазами, я вспоминал, насколько мы были безудержными в нашем первом исступлении; я говорил себе: «У меня вокруг шеи было грандиозное колье из её обнажённых ног; я держал в своих руках её гибкое и напряжённое тело; я ласкал его до крови.» Это было внушительное торжество, но это не было спокойное торжество, ибо в этот момент я желал тебя, но я не мог тебя иметь. Объятие было, несомненно будет, но его не было именно тогда, и хотя всё твоё сокровище предназначалось мне, я был беден в этот момент. И потом, когда чего-то не имеешь, кто знает, будешь ли это иметь опять!»

— Ах! нет, — вздохнула она, объятая возрастающей красотой своих воспоминаний, своих мыслей, всей своей души, — любовь вовсе не есть то, что о ней говорят! Я также была надломлена страхами. Ибо стало необходимым, чтобы я скрытничала, утаивая любой признак счастья, наспех его пряча в своём сердце! Первое время я не осмеливалась заснуть, из страха произнести во сне твоё имя, и часто, воспрянув от охватывавшего меня сонного забытья, я опиралась на локти и оставалась в этом положении, с открытыми глазами, героически заботясь о своём сердце.

«Я боялась, что меня узнают. Я боялась, что увидят чистоту, в которую я была погружена. Да, чистоту. Когда, в разгаре жизни, пробуждаешься от этой жизни, когда всё снова создаётся, я это называю чистотой.»

*

«Ты помнишь безумную поездку в фиакре, в Париже — в тот день, когда он решил, что издали узнал нас, и торопливо сел в другой экипаж, который бросился преследовать наш фиакр?»

Ею овладел взрыв эмоций, экстаза.

«О! да, — прошептала она, — это был потрясающий случай!»

Он рассказывал голосом, полным трепета, голосом, тесно связанным с биением его сердца, и его сердце говорило:

«Стоя на коленях на сидении, ты смотрела в заднее окошко, между тем как я ласкал твоё тело своими ладонями, а ты мне кричала: «Он приближается! Он удаляется… Он исчез… Ах!»

И одинаково единым движением их губы соединились.

Она произнесла на одном дыхании:

«Это единственный раз, когда я получила наслаждение.»

— Мы всегда будем бояться» — сказал он.


Еще от автора Анри Барбюс
Нежность

Поэтическая история в письмах «Нежность» — напоминает, что высшей ценностью любого общества остается любовь, и никакие прагматические, меркантильные настроения не способны занять ее место. Возвышенное живет в каждом сердце, только надо это увидеть…


Сталин

Книга «Сталин» — последнее большое произведение Анри Барбюса.Этой книгой Анри Барбюс закончил свой славный жизненный путь — путь крупнейшего писателя, пламенного публициста, достойного сына французского народа, непримиримого борца против империалистической войны и фашизма. Эта книга — первая попытка большого талантливого европейского писателя дать образ вождя пролетариата и трудящихся масс, гениального продолжателя Ленина, дать образ Сталина.


Огонь

Роман «Огонь» известного французского писателя, журналиста и общественного деятеля Анри Барбюса рассказывает о разрушительной силе войны, в частности Первой мировой, о революционизации сознания масс.«Огонь» выходит за рамки скромного повествования о буднях солдат. Роман перерастает в эпическую поэму о войне, о катастрофе, принимающей поистине космические размеры.


Ясность

В романе «Ясность» показана судьба обыкновенного конторского служащего Симона Полена. Уныло и однообразно тянется день за днем его жизнь. В один и тот же час он приходит на службу, садится за конторку и раскрывает книгу реестров. Симона мало заботят происходящие вокруг события, его мысли устремлены к одной цели — «выбиться в люди». Но неожиданно жизнь Симона и многих молодых людей его поколения в корне меняется — разразилась первая мировая война.


Французская новелла XX века. 1900–1939

В книге собраны рассказы и прозаические миниатюра французских писателей первой половины XX века. Значительная часть вошедших в книгу произведений в русском переводе публикуется впервые.


Огонь. Ясность. Правдивые повести

Творчество Барбюса овеяно знаменем революционной борьбы. Классическое творение Барбюса — провидческая книга об огне войны, о пламени революции. За "Огнем" последовала "Ясность", роман, который может быть понят только в свете Октября и открытых им горизонтов. "Правдивые повести" — книга о тяжких испытаниях, выпадающих на долю борцов за свободу, произведение, исполненное непоколебимой веры в победу правого дела.Книги эти составляют своеобразную трилогию о войне и революции, ее великих победах, грозных уроках и светлых перспективах.Перевод с французского В. Парнаха, Н. Яковлевой, Н. Жарковой, Н. Немчиновой и др.Вступительная статья Ф. Наркирьера.Примечания А. Наркевича.Иллюстрации А.


Рекомендуем почитать
Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

«В романах "Мистер Бантинг" (1940) и "Мистер Бантинг в дни войны" (1941), объединенных под общим названием "Мистер Бантинг в дни мира и войны", английский патриотизм воплощен в образе недалекого обывателя, чем затушевывается вопрос о целях и задачах Великобритании во 2-й мировой войне.»В книге представлено жизнеописание средней английской семьи в период незадолго до Второй мировой войны и в начале войны.


Папа-Будда

Другие переводы Ольги Палны с разных языков можно найти на страничке www.olgapalna.com.Эта книга издавалась в 2005 году (главы "Джимми" в переводе ОП), в текущей версии (все главы в переводе ОП) эта книжка ранее не издавалась.И далее, видимо, издана не будет ...To Colem, with love.


Мир сновидений

В истории финской литературы XX века за Эйно Лейно (Эйно Печальным) прочно закрепилась слава первого поэта. Однако творчество Лейно вышло за пределы одной страны, перестав быть только национальным достоянием. Литературное наследие «великого художника слова», как называл Лейно Максим Горький, в значительной мере обогатило европейскую духовную культуру. И хотя со дня рождения Эйно Лейно минуло почти 130 лет, лучшие его стихотворения по-прежнему живут, и финский язык звучит в них прекрасной мелодией. Настоящее издание впервые знакомит читателей с творчеством финского писателя в столь полном объеме, в книгу включены как его поэтические, так и прозаические произведения.


Фунес, чудо памяти

Иренео Фунес помнил все. Обретя эту способность в 19 лет, благодаря серьезной травме, приведшей к параличу, он мог воссоздать в памяти любой прожитый им день. Мир Фунеса был невыносимо четким…


Убийца роз

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Том 11. Благонамеренные речи

Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.«Благонамеренные речи» формировались поначалу как публицистический, журнальный цикл. Этим объясняется как динамичность, оперативность отклика на те глубинные сдвиги и изменения, которые имели место в российской действительности конца 60-х — середины 70-х годов, так и широта жизненных наблюдений.