Ацтек - [438]
бывший язычник, который, уже обретя благодать Святого Крещения, вновь отступил от истины и обратился к пороку.
По политическим соображениям мы не включили в обвинительный список некоторые из плотских грехов Хуана Дамаскино, хотя таковые и были совершены им уже после обращения и, по собственному его признанию, без малейшей тени раскаяния. Например, если мы сочтем, что он все-таки состоял в браке (хотя и не в христианском), то противозаконную связь, в которую он, опять же по собственному признанию, вступил с некоей Малинче, следует признать смертным грехом прелюбодеяния. Однако мы сочли неблагоразумным вызывать sub poena[56] ныне респектабельную и всеми уважаемую донью Марину, вдовствующую сеньору де Харамильо, и подвергать ее допросу. Кроме того, цель Святой Инквизиции состоит не столько в исследовании конкретных проступков обвиняемого, сколько в выявлении его неисправимой склонности к прегрешениям. Исходя из этих соображений, мы не стали предъявлять Хуану Дамаскино обвинение в прелюбодеянии, ограничившись обвинением в lapsi fidei — прегрешениях против Святой Веры, каковые многочисленны и очевидны.
Свидетельства были представлены скорее в форме литании, причем апостолический нотариус читал избранные места хроники, записанной с собственных слов обвиняемого, а обвинитель сопровождал каждую такую цитату соответствующим пунктом обвинения, exempli gratia[57]: «Кощунственное поношение святости Христианской Церкви». Нотариус зачитывал следующий пункт, и обвинитель провозглашал: «Хула на служителей Святой Церкви». Далее следовало очередное доказательство и новое обвинение: «Распространение учений, противных канонам Святой Церкви». Мы посчитали доказанным, что рассказ подсудимого был непристойным, богохульным и вредным, ибо содержал неуважительные высказывания о Христианской Вере, поощрял отступничество, призывал к измене и бунту и высмеивал наших благочестивых братьев монахов. Кроме того, означенный Хуан Дамаскино постоянно употреблял слова, которые набожный христианин и верный подданный Короны не может ни произносить, ни слышать.
Поскольку все перечисленные деяния являлись серьезными преступлениями против Святой Веры, обвиняемому была предоставлена возможность чистосердечно отречься от своих пагубных заблуждений, хотя, разумеется, сие не повлекло бы за собой его оправдания, ибо все его еретические речения были записаны, а письменное слово неискоренимо. Так или иначе, когда апостолический нотариус снова зачитывал ему одну за другой избранные выдержки из его собственного повествования (exempli gratia, его языческое замечание о том, что «когда-нибудь эта хроника заменит признание в грехах перед доброй богиней Тласольтеотль — Пожирательницей Скверны») и после каждой цитаты вопрошал, подтверждает ли дон Хуан Дамаскино, что это действительно его собственные слова, обвиняемый не только не пытался отрицать это, но с полнейшим равнодушием все подтверждал. Этот человек не старался оправдаться, не просил о снисхождении, а в ответ на слова председателя суда Инквизиции о том, что его ждет суровая кара, лишь поинтересовался: «Значит ли это, что я не попаду в христианский рай?»
Ему объяснили, что действительно самым тяжким из всех наказаний будет лишение райского блаженства.
Ацтек, услышав это, лишь улыбнулся, да так, что его улыбка повергла членов суда Святой Инквизиции в ужас.
Мы как Апостолический Инквизитор обязаны были известить осужденного, что, хотя прощение его, ввиду тяжести прегрешений, невозможно, надлежащее покаяние может облегчить его участь, и в таком случае ему, в соответствии с каноническим правом и мирскими законами, придется понести меньшее наказание, viz.[58] провести всю оставшуюся жизнь в трудах на каторжных галерах Вашего Величества. Как и предписано, мы зачитали ему предложение принять покаяние: «Ныне ты зришь нас искренне скорбящими о твоем преступном упорстве и молящими Небеса о даровании тебе благодати раскаяния. Не огорчай же нас, упорствуя в своих заблуждениях и ереси, и не причиняй нам боли, вынуждая применять к тебе суровые, но справедливые законы Святой Инквизиции».
Но Хуан Дамаскино остался непреклонным: он не только не внял нашим убеждениям и просьбам, но продолжал улыбаться, бормоча при этом очередной еретический вздор относительно того, что подобный конец уготован ему его языческим «тонали».
С учетом всего этого суд Святой Инквизиции подтвердил свой приговор и официально провозгласил Хуана Дамаскино виновным, как упорного и неисправимого еретика.
Как и предусмотрено каноническим законом, в следующее воскресенье состоялось официальное и публичное объявление приговора. Хуана Дамаскино доставили из темницы и вывели на середину большой площади, где было предписано собраться всем христианам города. Посему помимо великого множества индейцев присутствовали духовные лица из всех конгрегаций, а также представители городских властей и светского правосудия, включая распорядителя, отвечающего за auto de fé[59]. Хуан Дамаскино был облачен в san-benito[60], а на голове его красовалась coroza[61] — соломенная корона позора. Сопровождал его брат Гаспар де Гайана, несший большой крест.
