Ачи и другие рассказы - [35]

На это особенно могучее проявление его силы именно в крови ясно указывает имя одной из его дочерей — Невея: этим словом называли лихорадку «в старинных заговорах на трясавицы, или лихорадки» 25; последняя же имеет в крови свою основную точку проявления. Самое обозначение жилища Соловья-Разбойника словом «гнездо» очень характерно для родового, семейного гнезда. Былина указывает также вполне определенно на кровородственную связь:

…Он сынка то выростит, за него дочь отдает.

Дочь то выростит, отдает за сына,

Чтоб Соловейкин род не переводился…

Поэтому былины называют его дочерей «вещими» 11 и рассказывают, что «сыновья или зятья его (т. к. они женаты на своих родных сестрах), оборачиваются в воронов с железными клювами» 22.

По поводу близких браков у Рудольфа Штайнера можно найти следующее замечание 41: «Чем дальше возвращаемся мы в глубь времен, тем более мы находим, что люди состоят под сильным влиянием этого кровного родства. Благодаря тому, что в жилах людей текла однородная кровь, в древние времена возможны были большие магические силы. Человек, который жил в те времена и мог далеко проследить ряд своих предков, находя в их жилах лишь родственную кровь, имел в своей собственной крови магически действующий силы»[26].

Этим объясняется чародейски-магический элемент, характерный для Соловья-Разбойника и всей его семьи. Страшная сила его магического действия пронизывает все существо человека: соловий свист — материальные элементы физического тела; звериный рев — всю систему жизненных процессов (эфирн. тело); змеиный шип — весь комплекс сознательных и подсознательных ощущений (астральн. тело). Поэтому, борьба с ним оказывается столь опасной, а победа над ним столь трудной. Но Илья Муромец, силою воспринятого Христова импульса и собственной твердости, одолевает Соловья-Разбойника и убивает его перед лицом своего высшаго «Я» — во дворе князя Владимира, тем самым сознательно делая первый решительный шаг на своем христианском духовном Пути.

Этот трудный Путь изобилует соблазнами и опасностями, коренящимися как в душе самого человека, так и в окружающих его сферах духовного мира. Все то, что затаенно таится и неслышно дремлет в глубочайших пластах душевной организации, лишь изредка отдаленным эхом отдаваясь в сознании, внезапно просыпается и встает во всей своей величине перед человеком, вступающим на духовный Путь. Все то, что окружает человека в духовном мире, недоступное прежде его восприятию и враждебное его духовному развитию — внезапно обрушивается на него со всей своей силой, устрашая, соблазняя, уничтожая плоды его усилий.

На первых ступенях духовного Пути, когда импульс Христов еще недостаточно полно и глубоко воспринят человеком, его молодое и неокрепшее индивидуальное «Я», вылупившееся из групповой души, чувствует себя болезненно одиноким в холодной пустыне окружающего мира. И первым порывом его бывает желание бежать из этого мира, вернуться в покинутое им привычное лоно, возвратиться вспять к древним временам Святогора, чего так жаждала в свое время древне-индусская культура. Это настроение прорывается также у Ильи Муромца, в виде первого же импульса после чудесного исцеления. В его восклицании о желании «поворотить Святорусску» нетрудно узнать отголосок Святогоровых слов о повороте «земли краем вверх и смешении земных с небесными». Это устремление, как в корне противоречащее правильному пути человеческой эволюции, является особенно соблазнительным и опасным.

Илья Муромец, после уничтожения Соловья Разбойника, должен занять определенное положение также по отношению к этим атавистическим зовам древности. В глубинах своей души он должен пережить встречу со Святогором и его женой, — древним, атавистическим, ночным ясновидением. Илья Муромец оказывается слишком слабым, чтобы противоборствовать ей; она даже не соблазняет, а насильно заставляет его подчиниться.

Правда, вскоре она погибает; но плоды этой слабости сказываются затем в виде страшной, смертельной опасности в лице Сокольника, продукта этой насильственной, мимолетной связи, возросшего незаметно для самого Ильи Муромца в глубочайших тайниках его души[27]. Лишь при помощи пронизанных Христовым импульсом сил земли («…Лежа силы у Ильюши втрое прибыло…») удалось ему справиться с этим страшным врагом.

Что касается самого Святогора, то его кончина была предуготована самим ходом нормальной земной эволюции. Поэтому он и находит построенный по нем гроб. Но Илья Муромец не убивает его; наоборот, он пытается даже освободить Святогора. Но силы его окрепшего «Я» (меч-кладенец) начинают уже проявляться и действовать независимо от его низшей воли и сковывают заключающий Святогора гроб. И настолько глубока заложенная в былинах скрытая духовная мудрость, что и в этом драматическом месте подчеркивается победа не мечом, но крестом: сковавшие гроб железные обручи образовали на нем очертание креста[28].

Из борьбы с атавистическими зовами древности Илья Муромец вышел победителем, в значительной мере закаленным и укрепленным, в обладании меча-кладенца и переданной ему части Святогоровой силы. Отныне он поворачивается лицом к будущему, прокладывая себе дорогу к грядущему Свету и неся навстречу ему духовное наследие, полученное от Святогора