Аччелерандо - [128]

Чары разрушены.

– Спасибо, Пьер, – серьезно говорит Сирхан, беря тарталетку и чувствуя, как убывает напряжение: Эмбер с матушкой перестают обмениваться ядерными ударами. Во всяком высокоразвитом социуме сначала идет еда, а уж потом – драка, никак не наоборот.

– Возможно, вам понравится яичный майонез, – слышит Сирхан собственные слова. – Словами дольше объяснять, что привело дронтов к вымиранию в первый раз.

– Дронтов? – Эмбер с опаской поглядывает на мать, принимая тарелку от бесшумно скользящего серебристого робота-официанта в форме куста. – А что там стало с семейным инвестиционным проектом? – спрашивает она.

– Только то, что без твоего содействия твоя семья, скорее всего, разделит дронтову участь, – вмешивается ее мать, прежде чем Сирхан успевает ответить. – Не то чтобы я ожидаю, что тебе будет не все равно…

Тут встревает Борис:

– Центральные миры кишат корпорациями. Плохи дела для нас – на редкость хороши для них. Эх, видели бы вы то, что мы…

– Не помню что-то, чтобы ты с нами был, – ворчит Пьер.

– В любом случае, – мягко говорит Сирхан, – ядро теперь не самое подходящее место для нас, физических носителей. Там все еще живет много людей, но тех из них, что ждали экономического бума, постигло дичайшее разочарование. Оригинальность теперь у них на первом месте, а человеческая нейронная структура под такое не заточена – мы по природе своей консервативный вид, ведь в статичной экосистеме наша стабильность обеспечивает наилучшую отдачу по инвестициям в размножение и требует наименьших затрат. Да, со временем мы меняемся, мы более гибки, чем почти любой другой вид животных, живший на Земле, но по сравнению с организмами, адаптированными к Экономике 2.0, мы, можно сказать, из гранита высечены.

– Ты просвети их, лапушка, – почти насмешливо щебечет Памела. – В мои-то лучшие годы все прошло не столь бескровно.

Эмбер бросает на нее холодный взгляд.

– На чем я остановился? – Сирхан прищелкивает пальцами, и рядом с ним появляется стаканчик виноградной газировки. – Предприниматели, выгрузившиеся в первую волну, могли масштабироваться, сдерживаемые лишь массой доступного компьютрония. Как они вскоре поняли, существовала возможность ветвиться вновь и вновь, пока любая задача по вычислению не сделается проще пареной репы. Свое существование они могли ускорять или замедлять по сравнению с реальным временем, но все равно оставались людьми и не могли эффективно функционировать за рамками человеческих ограничений. А если взять человека и снабдить его апгрейдами, дающими доступ ко всем благам Экономики 2.0, поток сознания утратит всяческую непрерывность и нарративность. Вместо него в основу ляжет обобщенный журнал обмена запросами и предложениями между разнообразными агентами, невероятно эффективный и гибкий, но итог не будет являться самосознающим человеческим существом в любом изведанном смысле этих слов.

– Все так, – медленно произносит Пьер. – Мне кажется, мы и сами наблюдали таких существ – за роутером.

Сирхан кивает, не уверенный, имеет ли Пьер в виду что-то важное.

– Как видите, человеческому прогрессу есть предел, но не прогрессу в принципе! Загрузчики обнаружили, что их труд стал постоянно падающим товаром, как только они достигли своей точки снижения полезности. Капитализм мало что может сказать о работниках, чьи навыки устарели, кроме того, что они должны разумно инвестировать, пока зарабатывают, и, возможно, переучиваться: но просто даже знать, как инвестировать в Экономику 2.0, – за пределами человека без аугментаций. Вы не можете переучиться из человека в птицу, не так ли? Столь же трудно переучиться на Экономику 2.0. Земля – это… – Тут он вздрагивает.

– В старину было в ходу такое выражение – «этническая чистка», – молвит спокойно Памела. – Понимаешь, что оно значит, дорогая моя тупенькая дочка? Берешь людей, от которых, по твоему святому мнению, никакого прока, и сначала загоняешь в огороженное гетто с дефицитом ресурсов, а потом решаешь, что и эти ресурсы тратить на них не стоит, что расстрелять их всех – куда дешевле, чем накормить. Ревнители экстропианства звали постчеловечество «Детьми Разума», но им куда больше подходит ярлык «Дурное Семя». В эпоху быстрой сигмовидной фазы они буквально распоясались, и к чему это привело? Голод среди изобилия, принудительные конвертации сознания – полный антипод всего, во что верил твой отец…

– Чепуха какая-то, – горячо возражает Эмбер. – Полное безумие! Мы не могли пойти по такому пути…

– С каких это пор человеческая история стала чем-то иным? – спрашивает женщина с видеокамерой на плече. Донна, своего рода заядлый архивариус, может быть полезна – так думает Сирхан. – Помнишь, что мы нашли в демилитаризованной зоне?

– Где-где? – спрашивает Сирхан, потеряв нить на мгновение.

– После того как мы прошли через роутер, – мрачно говорит Пьер. – Расскажи ему сама, дорогая. – Он смотрит на Эмбер.

Сирхан, наблюдая за ним, чувствует, что в этот момент все встает на свои места, что он шагнул в альтернативную вселенную, где нет женщины, которая могла бы быть его матерью, где черное – это белое, его добрая бабушка – злая колдунья, а его беспечный дед – дальновидный аксакал.