Абвер: щит и меч Третьего рейха - [12]

Совершенно естественным является то, что в этой ситуации именно в разведке у тех, кто осознавал свою личную ответственность перед нацией, должна была родиться мысль о сопротивлении. У очень многих людей рано или поздно побеждало такое чувство ответственности и в зависимости от природы человека проявлялось в пассивном или активном сопротивлении. К пассивному сопротивлению безумным или бесчеловечным приказам «сверху» были готовы, пожалуй, большинство офицеров разведки, по крайней мере, старшего возраста и более зрелые, однако только узкий круг офицеров в разной степени участвовал в действиях, направленных на свержение режима. Но то, что ими предпринималось, было не деятельностью разведки, а осуществлялось по личной инициативе, на страх и риск непосредственных участников. Таким образом, нельзя считать, что Канарис в качестве начальника разведки руководил деятельностью Сопротивления. Это было не так. Напротив, часто случалось, что он собственным вмешательством защищал того или другого из своих подчиненных от гестапо, если даже в отдельных случаях не одобрял ни целей поступка, ни методов, примененных для их достижения. Правда, нужно согласиться, что разведка была идеальной маскировкой для свержения режима, а именно: с одной стороны, благодаря особому, исключительному положению, которое долгое время давало ей иммунитет против системы контроля и слежки гестапо, с другой стороны, потому что Канарис умел сделать из своего неоднородного по составу офицерского корпуса коллектив, в котором хотя далеко не все испытывали друг к другу любовь и уважение, но где никому и в голову не приходило донести на другого или как—то иначе нанести ему удар в спину.

При этом работа под руководством Канариса была далеко не легкой. Он требовал чрезвычайно много от своих подчиненных, особенно от ответственных руководителей отделов. Он сам был одержим работой. Как многие немцы, он не умел перекладывать ответственность на других. Он брал все решения на себя, и поэтому на его плечах лежала всегда тяжесть, превышавшая все человеческие возможности. Естественно, для личной жизни у него с каждым годом оставалось все меньше времени.

Им овладело лихорадочное беспокойство. С началом войны он все чаще ездил из одного зарубежного центра разведки в другой. Чем больше становилась тяжесть работы, которую он сам на себя взвалил, тем нетерпеливее он становился. Его живой ум и врожденная способность комбинировать, еще больше развившаяся с годами, зачастую позволяли ему угадывать суть дела быстрее, чем ему ее преподносили. Пространные доклады нервировали его. На крупных заседаниях, которые проводились совместно с другими учреждениями, где он должен был участвовать, ему становилось трудно справиться со своим нетерпением. Во время докладов, которые читались с большой серьезностью, он усмехался и высказывал вполголоса иронические замечания, так что господам, которые его сопровождали, часто было очень трудно сохранять серьезность. Его подчиненным пришлось научиться преподносить ему все в самой короткой и сжатой форме. В противном случае у них не было никаких шансов поговорить с ним о своих делах. С другой стороны, то, что в результате этого иногда приходилось опускать не слишком важные детали, таило в себе определенную опасность. Если какой—то отдел входил в конфликт с другими учреждениями, что было неизбежным вследствие многократно пересекающихся компетенции в чрезвычайно сложной ведомственной ситуации в Третьем рейхе — будь то вермахт, партия, СС или гестапо, — тогда несчастный руководитель отдела должен был приготовиться выслушивать упреки Канариса: «Мне неправильно доложили!» Во время таких неудач он целиком снимал с себя всю ответственность, что, впрочем, не мешало ему с величайшей энергией и всеми силами вступиться за своего подчиненного.

Нетерпение заставляло его ненавидеть все общественные виды транспорта. Он ездил по возможности на автомобиле, на дальние расстояния летал на самолете. Один из ближайших сотрудников, рассказывая о его почти детском нетерпении, приводит в качестве типичного примера случай в одной поездке. Канарис ехал поездом из Висбадена в Берлин. Сначала он ругал поезд, который все время ехал со скоростью около 100 километров в час, называя его «эта почтовая карета». Он заставил одного из сопровождавших его офицеров пойти к машинисту локомотива и заставить его ехать быстрее. Он не успокоился, пока офицер не пошел и не вернулся, сообщив, что передал приказ. Поэтому не удивительно, что один из профессиональных военных, который долгое время занимал ответственный пост под руководством Канариса, охарактеризовал его как «одного из самых трудных начальников в его тридцатилетней военной карьере». И все же все его подчиненные пошли бы за ним в огонь и в воду.

В особенности к нему были привязаны молодые подчиненные и женщины, работавшие в учреждении; от них он хотя и требовал также полной отдачи и неустанной работы, но обращался с ними всегда с исключительной любезностью. Также его привычка, унаследованная от службы в морском флоте, при случае обращаться к своим подчиненным на «ты», способствовала тому, что между ним и младшими сотрудниками установились отношения, как у отца с сыновьями.