Абстрактный человек - [6]

— Значит, о видениях вы ничего не знаете?

— Нет, — твердо ответил директор.

— Так-так, — ну а в чем, собственно, его странности? Подумайте, подумайте, и все будет очень хорошо.

— Почему должно быть плохо? — думал директор, я же им ничего не сделал. Он сам себе напоминал мальчишку, которого какая-то шпана поймала в подъезде и просит двадцать копеек, а у него нет и ему страшно, что сейчас его будут бить. Что надо-то им? — думал он.

Неизвестно, что пронеслось в мозгу нашего директора, почти допрашиваемого троицей, но, видимо, что-то пронеслось, потому что он как бы застыл и неожиданно сказал:

— Майков ваш стеклянный человек. Это его так Веселовский назвал. И больше я вам ничего не скажу.

Иван Иванович внимательно посмотрел на директора и, видимо, убедившись в чем-то, сказал Ивану Геннадиевичу:

— Нам нужен Веселовский.

— И без Веселовского почти ясно, что подходит, — сказал Болдин.

— Ясно, но Веселовский нам все же нужен, — сказал Иванов.

После этих заключительных слов троица пошла прочь из пыльных старинных залов.

На улице их ждала черная машина. Они сели, и машина тотчас тронулась. Вслед ей долго смотрел директор.

— Подведем итоги, — сказал уже в машине Иван Геннадиевич, по большей части обращаясь к Ивану Ивановичу. — Что предварительно вы можете сказать об этом, как его?

— Майкове? — помог Иван Иванович.

— Да.

— Я думаю, что нам повезло, но нам многое еще нужно узнать. Главное, почему он стал писать эти картины. Какие причины заставили его писать. Может быть, это писание — простое подражание, и тогда нам нечего с ним терять время. А вот если нет, если за этим стоит что-то внутреннее, искреннее, тогда он нам может и подойти, ним нужен чистый, очень чистый эксперимент, не забывайте, какие надежды на нас возлагают.

— Я-то не забываю, смею вас заверить, — откликнулся Иван Геннадиевич. И снова неприятно поразило его впечатление: стена, снег, ботинок, кусты, зимнее небо. «Проклятая картина», — думал он.

— Я думаю, — продолжил перебитый Иван Иванович, — я думаю нужно еще немного разведать, а потом попытаться напрямую, нет, конечно, не совсем напрямую, а так, деликатно, чтобы, не дай бог, не задеть каких его не известных нам особенностей, чтобы наш Владимир Глебович не взволновался, не закрылся от нас, а то я знаю таких людей, они как бы всегда в стороне, они закрываются, недаром говорят, что он стеклянный, он как бы всегда этак за стеклом, не пробьешься к нему, он такой отстраненный человек, весь в себе, поэтому нужно очень деликатно, очень, — волновался Иван Иванович. — У нас и специалистов таких нет, по крайней мере, мало их, таких специалистов, которые могли бы провернуть эту миссию столь деликатно, — путался Иван Иванович.

— Да, да, — подтверждал слова своего спутника Иван Геннадиевич, но видно было, что он плохо слушает Ивана Ивановича, а думает о чем-то своем, вполне постороннем предстоящему делу.

— Но мы забыли с вами о нашей спутнице, совсем забыли, мы невежливы с вами, Иван Иванович. Простите нас, Екатерина Ивановна.

— Что вы, — сказала Екатерина Ивановна, — мне интересно слушать, вы все говорите необычные вещи. Непонятные вещи, но я надеюсь…

— Вполне, вполне можете надеяться, — прервал Иван Геннадиевич, — скоро, даже очень скоро вам многое станет понятным, многое из того, что мы делаем и собираемся сделать. Хотя, скажу вам откровенно, — нам и самим так мало понятно в нашем деле, так маловато, даже в том, что мы уже сделали, а в том, что собираемся — еще меньше, все впотьмах, идем на ощупь уже несколько лет, а сейчас, скажу вам, вовсе зашли в тупик, бросаемся налево и направо, и вы, Катя, нам сейчас нужны, вы должны нам помочь.

— Чем могу?

— Да, это правильный вопрос, но сейчас мы еще сами не знаем, чем можете, но мы чувствуем, что можете, мы многое делаем на одной интуиции, так приходится работать, просто чувствуем сейчас, что вокруг этого Майкова что-то завяжется, что он может нам пригодиться со своими странными картинами, и со своим странным характером, мы вообще работаем со странными людьми, я сразу скажу, что с такими людьми работать интереснее, чем не со странными, в странном человеке вся жизнь как на изломе. Раз, сломалась, и видны слои, переплетение, а иной раз и будущее увидится. О чем это я, все время путаюсь и забегаю вперед, старею, старею, Екатерина Ивановна.

Но ближе к делу. Сейчас мы приедем в одно место. Не старайтесь запомнить дорогу туда, вас будут, когда вы понадобитесь, привозить туда на машине, нет нужды говорить, что место это — тайна, для всех, для самых близких, для родных — это тайна, но это вы знаете…

Там мы вам кое-что расскажем, — продолжал Иван Геннадиевич, — в кое-что посвятим, но не старайтесь сразу понять всего, я уже сказал все, и цель наша и результаты — откроется вам постепенно, шаг за шагом, и вам самим это будет интереснее.

— Совершенно так, — улыбнулся Иван Иванович, — и меня Иван Геннадиевич нашел также случайно, просто на улице, вернее — у лабораторного стола. Мышки пищат, люди с пробирками, грязь, какая у нас грязь в лабораториях, фу, но здесь, не беспокойтесь — нет грязи, сами увидите, а потом я втянулся, такая работа, такая работа — дух захватывает.