Абстрактное мышление - [5]

- Но вы, как сангвиник, безусловно, не согласились с его трактовкой.

- Не ерничайте, Макс. Мое мнение таково: каждый человек обладает собственным, отличным от прочих, как папиллярные линии, личным приемником, каждый из избранных, я хотел сказать. У одного он в силу определенных причин, настроен на одну волну и воспринимает откровения о законах квантовой физики, у другого он более широк и ловит еще и знания о химической физике. У третьих он узок, точно луч квантового генератора, и открытия он совершает лишь в среде теории массового обслуживания. При всем при том источник их вдохновения один и работает он для всех одинаково, но в очень широком волновом диапазоне. А приемники могут быть слабенькими с убогими конденсаторами и ловят тогда они мысли высших существ с большим трудом, через помехи и сбои в системе, и таких приемников большинство. Немногие обладают мощными приемниками, ловящими несколько станций сразу, и единицы обладают всеволновым "транзистором": да Винчи, Ломоносов и Декарт. Но это те, о которых мы знаем, а ведь есть еще другие, которым не дали возможности проявить себя, или которые не захотели прислушиваться к вещим снам, испугались, или плюнули на все. Ведь очень многое зависит от окружающей среды. Ведь почему, вы думаете, число Нобелевских лауреатов в нашей стране так велико?

- У вас прием чище.

Стернфилд хмыкнул.

- Что-то вроде того. Но сейчас наступает долгожданная разрядка, в прошлом году ваш и наш лидеры встретились, пускай пока на нейтральной земле Рейкьявика, пожали друг другу руки и заговорили о насущных проблемах...

- Это значит, что у вас людей с приемниками будет больше. Так что с Евражкиным, Сай?

Секунду он смотрел на меня, недоумевая, потом спохватился и произнес:

- Я изложил вам обе теории, Макс, полагаю, вам решать, к какой присоединиться. Если вы захотите их принять, конечно. Но, я надеюсь, более этих экспериментов до поры до времени проводиться не будет. По крайней мере, я приложу усилия, чтобы так и было.

- Боитесь?

- Скажем, стараюсь не спешить. Сперва следует разобраться с геномом, а потом, вооружившись полученными результатами, изучать все так называемые "побочные эффекты". И лишь научившись модифицировать самим, добраться до "проблемы Евражкина", никак не раньше.

- Поэтому вы и рассказываете обо всем этом мне, человеку издалека?

- Потому что хорошо вас знаю, Макс, - парировал Стернфилд. - Вам все это интересно, вы даже включились в нашу игру, но вы порой даже не пытаетесь скрыть свое неверие во все то, о чем я вам говорю.

Отрицать я не стал.

- Согласитесь, трудно поверить в то, о чем не имеешь ни малейшего представления.

Стернфилд хмыкнул.

- Соглашусь, на сей раз. Ладно, вернемся к Евражкину. Я говорил, что он занялся изучением головного мозга, в надежде именно там отыскать приемник. Начал он три с лишним месяца назад; в день Благодарения произошел наш диспут, а уже в пятницу Евражкин принялся за работу. Упорства ему было не занимать. Да и определенной доли нахальства тоже. Знаете Клайва Лернера?

Я покачал головой.

- Хотя фамилия о чем-то смутно говорит.

- Ректор Мискатоникского университета, труды по ОТО. Он завещал себя науке. И Евражкин этим воспользовался, и выписал ректора в Гринфорд-Вилладж прежде, чем кто-то успел спохватиться. Не всего, правда, а лишь его мозги.

Интересно другое: Евражкин, как ни старался, ничего в ректоре не нашел. К тому времени, как он успел заполучить Лернера, у него уже скопилось порядочное количество человеческого материала, который он исследовал самым тщательным образом и на всем доступном оборудовании, не жалея ни его ни себя. Но результатов не было. Три месяца он изучал и сравнивал полученные материалы, буквально не разгибая спины, не гнушаясь, кстати, и мозгами весьма сомнительного происхождения, пока не наткнулся на что-то, что, кажется, являлось подтверждением его теории.

- То есть, он нашел.

- Судя по тому, что произошло дальше, да.

Стернфилд на этом месте замолчал надолго, выдерживая драматическую паузу. А может, просто вспоминал.

- И что же?

- Евражкин позвонил мне, своему давешнему оппоненту в приснопамятном споре и сказал всего одно слово: "нашел". Вы бы слышали его голос, каким он произнес это слово. Весь радость и ликование. Я спросил его, что именно он нашел, но Евражкин ничего не сказал, лишь сообщил, что непременно должен показать результаты. А уж потом последует все остальное, все объяснения и предположения. И в этом весь Евражкин: о своих изысканиях он все это время не заикнулся даже, я и сам вспомнил о занимавшей его проблеме лишь в тот день, когда он позвонил и сказал это слово. Я думал, он бросил давно и забыл. Только по косвенным признакам, таким как вечная его занятость в неурочное время, да по счетам за электричество, можно было предположить о его работе. Я вспоминаю это теперь, а тогда... да в тот день я даже не был уверен в том, что у Евражкина получилось хоть что-то.

- А он кому-нибудь еще рассказывал о своем открытии?

- Не знаю, кажется, нет, - Стернфилд смутился. - Я как-то не спрашивал. В основном еще и из-за того, что произошло на автостоянке.