Аборигены, кенгуру и лайнеры - [19]

Как мне сразу же после судебного заседания предсказал юрист, закон вскоре был усилен как раз в этом пункте. Главный судья комиссии получил право на месте наказывать строптивого свидетеля, присуждая его к шести месяцам тюрьмы и двумстам фунтам штрафа, если он уклоняется от ответа на поставленный ему вопрос.

В октябре меня вызвали снова. Однако за прошедшие четыре месяца положение комиссии совершенно изменилось. Партия перешла в наступление и сумела сделать комиссию предметом насмешек. На этот раз меня допрашивали в Сиднее, и Макс объявил о своей готовности взять на себя мою защиту. После перекрестного допроса он стал задавать мне вопросы. Он хотел выяснить, имел ли я возможность по своему служебному положению выдавать пропуска для въезда в Рам-Джангл.

В Рам-Джангле на Северной территории находятся важнейшие урановые рудники Австралии. Вся руда вывозится на судах в США и там используется для производства атомных бомб. Естественно, Рам-Джангл «совершенно секретный» район и въехать туда можно только со специальным пропуском. Мой утвердительный ответ означал, что коммунист, и не тайный, а явный, не скрывающий этого, выдавал такие пропуска. Тем самым правительство и служба безопасности попадали в смешное и тяжелое положение перед Соединенными Штатами. И если до этого комиссия пыталась уличить меня в шпионаже, то теперь она делала все, чтобы доказать, что я не мог им заниматься.

Вопрос Макса произвел впечатление взорвавшейся бомбы, судьи возбужденно заговорили между собой, и я был отпущен. «Коммунист выдает пропуска в Рам-Джангл» — сообщили все вечерние газеты, и в правительственных голубятнях в Канберре царило, должно быть, немалое смятение. На следующем судебном заседании секретарь моего министерства всячески старался доказать, что я никогда не имел возможности выдавать пропуска, и меня уже не вызывали для дачи свидетельских показаний.

Для меня эта афера с Петровым была связана и с моим личным решением. В отличие от компартий в других капиталистических странах австралийская коммунистическая партия была партией в основном с пролетарским составом, представителей интеллигенции в нее входило относительно мало. Комиссия по делу Петрова направляла свои удары почти исключительно против интеллигенции в партии, от рабочих она сразу же получила резкий отпор. Во время дискуссий, проходивших в Сиднее и Мельбурне, я по-настоящему убедился в надежности и громадной силе партии, этого авангарда рабочего класса. И в то же время я понял, насколько слабо я связан с рабочим движением. В ноябре 1954 года я решил вернуться в Сидней и обратился с просьбой о приеме меня в профсоюз докеров, чтобы получить возможность работать в гавани.

Пятнадцать месяцев я управлялся с крюком. Грузчики работали группами по одиннадцать человек — шестеро внизу, в трюме, один у крана, один на палубе и трое на набережной. Грузчики сами решали, кому с кем работать. В ведомости записывалось, когда они кончали смену. Наряды на работу получали утром между семью тридцатью и девятью часами — когда как придется. В Сиднее было примерно пять тысяч портовых рабочих и два «рабочих» бюро: одно — для обслуживания международных линий, другое — для австралийских судов, плавающих вдоль побережья. Я работал в группе, обслуживавшей местные суда. Временами работы хватало на неделю, чаще же всего — только на три дня. Иногда на одном судне — в зависимости от его величины и количества кранов — работало в три смены по дюжине групп, а то и больше.

Вплоть до тридцатых годов желающие получить работу собирались у ворот гавани, и мастер отбирал тех, кто ему был нужен. Причем он старался не брать тех грузчиков, которые были настроены по-боевому. Во время войны после многолетней борьбы против судовладельцев портовые грузчики под руководством Джима Хили в конце концов добились того, что распределение грузчиков по группам стал производить профсоюз.

Работа, во все времена неприятная и грязная, а часто и опасная, способствовала возникновению духа равенства и единства. К этому следует добавить традиционную вражду к судоходным компаниям, в процессе которой формировалось классовое сознание. Меня, как новичка, поразило то, что среди этих пяти тысяч политически дисциплинированных портовых рабочих было не более ста пятидесяти коммунистов.

Портовые рабочие сыграли важную роль при поддержке индонезийской борьбы за независимость в 1945 году. Нидерландский посланник заверил тогдашнего лейбористского премьер-министра Бена Чифли, что прибывшие в Сидней голландские суда доставляют в Индонезию только медицинское оборудование и продукты продовольствия. Портовые рабочие этому не верили. Маленькие ящики не могли бы весить по полтонны, если бы в них были консервы или перевязочные материалы. «Случайно» один ящик упал на пристани, и оттуда показались автоматы. Портовые рабочие тут же занесли голландские суда в черный список и заставили правительство принять решительные меры против превращения Австралии в базу голландского колониализма.

Мне удалось убедиться в солидарности портовых рабочих с аборигенами. При погрузке соды мы все получили маски из марли и хлопчатобумажной ткани на рот и нос и к тому же еще доплату за грязную работу. Мы отвозили мешки с содой на тачках к ближайшему сараю, а там трое аборигенов — не портовые рабочие — без крюков погружали их на грузовик. Они были босиком, работали голыми руками, масок у них тоже не было. Представитель профсоюза заметил это и во время перекура поговорил с грузчиками. После перерыва грузчики до тех пор не принимались за работу, пока туземцы не получили ботинки и маски.