А завтра — весь мир! - [51]

Мы отчалили из Фритауна семнадцатого июля в такой же жуткий ливень, как тот, который приветствовал наше прибытие. Все благополучно вернулись на борт, и кроме головной боли у многих членов экипажа и взволнованных молодых людей, исследующих себя на наличие первых язв и выделений, кажется, никому не стало хуже из-за этого визита вежливости. За пару часов до отплытия прибыл профессор Сковронек. Как только мы высадились, он отправился вглубь страны с группой из пяти человек и теперь вновь появился со своими помощниками, несущими запертый на висячий замок деревянный ящик. Через пару дней после отплытия с нижней палубы пошли слухи, что в ящике шесть или семь человеческих черепов, которые профессор почистил и разложил по полкам в своей постоянно запертой лаборатории. Это вызвало некоторый испуг: есть у моряков давнее поверье — выход в море с костями мертвецов на борту приносит неудачу.

Во Фритауне мы также обзавелись живым грузом. Эмиссар Министерства иностранных дел граф Минателло высадился на берег на второй день, в белом костюме и огромном тропическом шлеме от солнца со свисающим сзади тканевым клапаном, на всякий случай. Два дня он провел в кишащем тараканами отеле Фритауна и возвратился на борт в сопровождении темнокожего юноши, худого и застенчивого, изящного парня в соломенной панаме, с тростью с золотым набалдашником, моноклем и портсигаром, и ещё вдобавок с ярким тропическим цветком в петлице. Этот таинственный пассажир ничего никому не сказал и, как только появился на борту, скрылся в запасной каюте, где и столовался.

Через камбуз быстро поползли слухи, что этот персонаж на самом деле незаконнорожденный сын нашего капитана, родившийся двадцать пять лет назад от африканской принцессы, когда Старик исследовал Африку. Но эту версию отклонили более сведущие в географии на том основании, что Славец был в Восточной Африке, а не в Западной. В итоге вопрос разрешил Макс Гаусс, который убирал каюту и нашел очень красивую визитную карточку с позолоченными буквами. Надпись ней гласила: «Д-р Бенджамин Солтфиш, магистр искусств (Оксон), доктор философии (Гарвард). Министр иностранных дел объединенного государства побережья Кру». Мы понятия не имели, что он делает на борту корвета. Но точно знали, что в последний день нашего пребывания шифровальные книги достали из судового сейфа, и линиеншиффслейтенант Свобода сошел на берег, чтобы послать массу длинных шифрограмм из почтового отделения на Кисси-стрит. Явно что-то затевалось.

Глава седьмая

НЕЗАНЯТЫЕ ТЕРРИТОРИИ

Следующие пять дней мы провели в открытом море, двигаясь вдоль побережья Либерии, но не видя его. Обеим вахтам отдали приказ подготовиться к высадке, но не было никаких точных указаний, куда мы движемся.

Мы, кадеты, в результате ежедневных навигационных тренировок, знали лишь то, что когда корабль окончательно лег в дрейф и бросил якорь утром двадцать второго июля 1902 года, мы качались на длинной атлантической зыби примерно в трех милях от безымянного участка побережья примерно в четырех градусах к северу от экватора и в семи градусах к востоку от нулевого меридиана. Когда я забрался на фок-мачту, пристроил в вантах подзорную трубу, вытер пот со лба и уставился в запотевший окуляр, то увидел лежащий вдали плоский и малопримечательный берег.

Да, он лежал там: лента темно-зеленого леса — пальмы, насколько я способен был разобрать — над каменистым берегом, пляж с темно-желтым песком, затем белая кромка пены, где океанские волны врезались в прибрежную полосу. Я повернул подзорную трубу чуть восточнее — и мое сердце подпрыгнуло, как у первооткрывателей-португальцев, впервые прибывших на это побережье пятьсот лет назад.

Загадочное белое пятно, замеченное мною с палубы, оказалось ничем иным, как замком: маленькой крепостью, нависающей на утесе над устьем реки. Среди пальм за рекой я мог даже разобрать соломенные крыши туземной деревни. Наконец-то Африка, подлинный Черный континент, в те дни лишь наполовину исследованный и хранящий все открытия и чудеса, о которых мог грезить шестнадцатилетний подросток, сидя зимним вечером в заснеженной Моравии, читая о золоте и слоновой кости, работорговцах и диких владыках, пиратстве, сокровищах и всём-всём-всём.

Еще несколько часов, и я наконец ступлю на этот берег, чтобы испробовать его дикие тайны.

Высадку отложили на день из-за плохой погоды — ливней с ураганами, ворвавшихся из Гвинейского залива. Но прокравшись вечером в картографическую каюту, пока отвлекся офицер на вахте, я сумел хотя бы узнать кое-что о таинственном береге, у которого мы стояли. Замок, как я узнал, оказался бывшим датским торговым постом под названием Фредериксбург, примерно в десяти милях к западу от мыса Пальмас, а река, чье устье я увидел, называлась Бунс, от нее же происходило имя туземной деревни, отмеченной на карте как Бунсвилль. Местность лежала, по крайней мере номинально, прямо на границе Республики Либерия. Или, если быть более точным, внутри треугольника пунктирных линий, обозначенных как «Спорная область: границы еще (1901) ожидают урегулирования».

Утром следующего утра, когда погода ненадолго прояснилась, к берегу отправился восьмиметровый катер под командованием фрегаттенлейтенанта Родлауэра. Целью этой миссии были замеры глубины. Песчаная отмель пролегала вдоль побережья примерно в миле от берега, и, хотя напротив устья реки было глубже, чем в других местах, в лоции она описывалась как «залегающая на глубине менее четырех морских саженей во время высшей точки прилива, перемещается». Если бы глубина оказалась достаточной, «Виндишгрец» попытался бы бросить якорь в устье Бунса; если нет, нам придется бросить якорь в открытом море и грести к берегу на шлюпке; что, вероятно, не так уж и плохо, поскольку лоция описывала берега бухты Бунс как «низменные и нездоровые».