А завтра — весь мир! - [28]
Оглушённый, я обернулся и оказался лицом к лицу с жутковатым подобием усатого быка, вставшего на задние ноги и влезшего в перемазанную дёгтем парусиновую робу.
— Э-э... прошу прощения... — То есть, разрешите доложить.
— Молчать! — снова заревел он и кивнул на меня двум столь же неопрятным типам, которые подошли на шум. — Гляньте-ка на этого шутника! В тёмную его, сутки ареста! До чего дошло — кадеты пользуются офицерским трапом... — Он вдруг с подозрением прищурился, снова поворачиваясь ко мне.
— Откуда ты вообще взялся? Кто такой? — Не дожидаясь ответа, он полез в карман брюк и достал замызганный и скомканный листок бумаги. Развернул, поглядывая на меня. — Так... ясно. Глобочник, кто же ещё.
— Но, герр... э-э-э... Разрешите доложить, я не...
— Разговорчики! Всякая вошь будет тут указывать! Ещё сутки ареста за опоздание! Забирайте его, некогда мне возиться с засранцами, которые даже расписание рейсов прочитать не могут.
Вот так и состоялось моё знакомство на борту «Виндишгреца» с оберштабсбоцманом Радко Негошичем.
Пока двое его прихвостней волокли меня к трапу, ведущему вниз, я успел окинуть взглядом корабль, казавшийся с берега девственно чистым, как белый лебедь, и оказался порядком разочарован. Верхняя палуба военного корабля, изгвазданная угольной пылью и цементным раствором, скорее напоминала строительную площадку, если не скотный двор: повсюду лужи масла, пятна краски, потёки дёгтя; валяются измочаленные обрывки тросов и лоскуты парусины; ветер сметает к бортам груды опилок; мотки такелажа и временные верстаки загромождают проходы.
Докеры в матерчатых кепи и котелках бродили в этом хаосе со степенной медлительностью, характерной для их собратьев по всему миру. Не будь рядом неодушевлённых предметов, движения можно было бы не заметить и вовсе. Небритые и обтрёпанные матросы, перепачканные копотью, ржавчиной и свинцовым суриком, больше бездельничали либо переносили что-нибудь туда-сюда без всякой видимой цели.
Где хвалёная морская чёткость, подтянутость и дисциплина, о которых нам все уши прожужжали преподаватели в Академии? Если в австро-венгерском флоте так представляют себе военный корабль дальнего плавания, то я предпочту как можно скорее перевестись в императорско-королевскую армию.
Меня грубо столкнули по трапу в гулкое и пропахшее дёгтем пространство батарейной палубы, затем на нижнюю палубу и, наконец, в трюм, где поволокли по тесному проходу, тёмному и пропитанному угольной пылью не хуже штольни какой-нибудь шахты. Здесь, в самой глубине корабельных недр, свет давала лишь свеча в фонаре с такими закопчёнными стёклами, что они с тем же успехом могли быть картонными. Один из моих конвоиров загремел ключом в замке.
Тяжелая, обитая железом дверь лязгнула, и меня затолкали в темную конуру размером со шкаф. Но не успел я исследовать ее, как дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной и в замке проскрежетал ключ. Я оказался в карцере, одной из камер между бухтами каната и котельной, в самой нижней части корабля, чуть выше киля.
Я никогда не страдал от клаустрофобии и особо не боялся темноты. Но здесь, в мрачной каморке гораздо ниже ватерлинии, в полной темноте, меня вдруг охватила дикая паника. Я барабанил кулаками в массивную дверь и кричал, что ни в чем не виноват, что я не Глобочник, а Прохазка и могу все объяснить, если меня выпустят. Я требовал встречи с командиром моего подразделения, как положено по уставу, том четыре, параграф двести шестьдесят восемь.
Ответа не последовало, раздавались лишь корабельные шумы над моей головой и гул мужских голосов, стук молотков, потом звон цепи вокруг лебедки. С трудом дыша, я отпрянул от двери. Как они могут так со мной обращаться? Я будущий офицер, один из самых способных кадетов среди своих ровесников, и вот, стоит мне появиться на борту своего корабля, добравшись на лодке с капустой, мерзавцы хватают меня как преступника и бросают в карцер.
Потом меня охватили страх и невыносимое чувство одиночества: шестнадцатилетний, вдали от дома, среди незнакомцев на борту странного корабля в порту, которого я не видел до сегодняшнего утра, а вскоре отправлюсь в те края, о которых едва слышал. Я устал после бессонной ночи и зверски проголодался. Усевшись на подобие деревянной лавки, я заплакал от досады и на некоторое время погрузился в уныние. Дальше будет в том же духе или ещё хуже?
Самая большая моя глупость — не обращать внимания на Мелвилла, Дана и прочих авторов, которые пытались донести, что корабли — это фактически плавучие тюрьмы, укомплектованы человеческими отбросами и управляются плеткой. Почему я к ним не прислушался?
Понятия не имею, сколько времени я просидел вот так. Казалось, вместе со светом из камеры исчезло и время. Но потом, будучи по натуре любознательным, я начал исследовать свою тюрьму. Она оказалась примерно два метра в длину, метр в ширину и меньше двух метров в высоту, с грубой деревянной лавкой, занимавшей около половины пространства, жестяным умывальником и оловянным ведром с крышкой.
Когда я исследовал последнюю емкость кончиками пальцев, то обнаружил, что кто-то недавно ее использовал. Спустя целую вечность в коридоре снаружи послышались шаги. Дверь открылась, и мне швырнули буханку армейского хлеба. Затем дверь снова захлопнулась и ключ провернулся, прежде чем я успел объяснить, что невиновен.
Продолжение приключений Отто Прохазки - офицера-подводника Австро-Венгерского императорского флота во время Первой мировой войны. После долгого возвращения из Китая Прохазку назначают командовать устаревшей подводной лодкой. Впереди череда трагичного и смешного, невероятных заданий, где будет все: торпедные атаки, схватки с аэропланами и дирижаблями, диверсионные миссии. Помимо приключений читатель найдет здесь удивительно захватывающую панораму Австро-Венгрии, уникального государства с уникальной судьбой, куда автор органично вписал своего героя.
В середине 1916 года Отто Прохазку отстраняют от командования подводной лодкой по подозрению в торпедировании немецкой субмарины и отправляют авиационным стрелком-наблюдателем на итальянский фронт. Учитывая несовершенство тогдашних самолетов и напряженность боевых действий в нелегкой для полетов гористой местности, где горы зачастую выше, чем максимальная высота полета аэроплана, и зенитки иногда стреляют сверху, эту «командировку» можно было смело приравнять к смертной казни. И действительно, только чудом нашему герою удалось несколько раз избежать гибели.Это, пожалуй, самая «военная» из книг серии, содержащая множество убедительных деталей о военных действиях на этом почти забытом фронте Первой мировой, а также о «детских» годах боевой авиации.
Отто Прохазка, будущий герой № 27 империи Габсбургов, а пока капитан-лейтенант флота Австро-Венгерской империи, вроде бы обреченный умереть от скуки и артиллерийских учений на борту линкора мирного времени решает стать пилотом зарождающейся морской авиации, интересно и неожиданно проводит время, а также пытается предотвратить начало Первой мировой войны, хотя и безуспешно. События разворачиваются на территории современной Хорватии, Сербии, Аравии и Китая.Невероятно интересно написанная книга с отличным юмором, повествующая о малоизвестной нам теме – Австро-Венгерской империи.«Ретро техно-приключенческий триллер, нечто среднее между Томом Клэнси и Патриком О'Брайаном» «Лайбрери Джорнел».
Книга Томаса Мартина – попытка по-новому взглянуть на историю Древней Греции, вдохновленная многочисленными вопросами студентов и читателей. В центре внимания – архаическая и классическая эпохи, когда возникла и сформировалась демократия, невиданный доселе режим власти; когда греки расселились по всему Средиземноморью и, освоив достижения народов Ближнего Востока, создавали свою уникальную культуру. Историк рассматривает политическое и социальное устройство Спарты и Афин как два разных направления в развитии греческого полиса, показывая, как их столкновение в Пелопоннесской войне предопределило последовавший вскоре кризис городов-государств и привело к тому, что Греция утратила независимость.
Судьба румынского золотого запаса, драгоценностей королевы Марии, исторических раритетов и художественных произведений, вывезенных в Россию более ста лет назад, относится к числу проблем, отягощающих в наши дни взаимоотношения двух стран. Тем не менее, до сих пор в российской историографии нет ни одного монографического исследования, посвященного этой теме. Задача данной работы – на базе новых архивных документов восполнить указанный пробел. В работе рассмотрены причины и обстоятельства эвакуации национальных ценностей в Москву, вскрыта тесная взаимосвязь проблемы «румынского золота» с оккупацией румынскими войсками Бессарабии в начале 1918 г., показаны перемещение золотого запаса в годы Гражданской войны по территории России, обсуждение статуса Бессарабии и вопроса о «румынском золоте» на международных конференциях межвоенного периода.
Одно из самых страшных слов европейского Средневековья – инквизиция. Особый церковный суд католической церкви, созданный в 1215 г. папой Иннокентием III с целью «обнаружения, наказания и предотвращения ересей». Первыми объектами его внимания стали альбигойцы и их сторонники. Деятельность ранней инквизиции развертывалась на фоне крестовых походов, феодальных и религиозных войн, непростого становления европейской цивилизации. Погрузитесь в высокое Средневековье – бурное и опасное!
В дневнике и письмах К. М. Остапенко – офицера-артиллериста Терского казачьего войска – рассказывается о последних неделях обороны Крыма, эвакуации из Феодосии и последующих 9 месяцах жизни на о. Лемнос. Эти документы позволяют читателю прикоснуться к повседневным реалиям самого первого периода эмигрантской жизни той части казачества, которая осенью 1920 г. была вынуждена покинуть родину. Уникальная особенность этих текстов в том, что они описывают «Лемносское сидение» Терско-Астраханского полка, почти неизвестное по другим источникам.
Любимое обвинение антикоммунистов — расстрелянная большевиками царская семья. Наша вольная интерпретация тех и некоторых других событий. Почему это произошло? Могло ли всё быть по-другому? Могли ли кого-то из Романовых спасти от расстрела? Кто и почему мог бы это сделать? И какова была бы их дальнейшая судьба? Примечание от авторов: Работа — чистое хулиганство, и мы отдаём себе в этом отчёт. Имеют место быть множественные допущения, притягивание за уши, переписывание реальных событий, но поскольку повествование так и так — альтернативная история, кашу маслом уже не испортить.
Интеллектуальное наследие диссидентов советского периода до сих пор должным образом не осмыслено и не оценено, хотя их опыт в текущей политической реальности более чем актуален. Предлагаемый энциклопедический проект впервые дает совокупное представление о том, насколько значимой была роль инакомыслящих в борьбе с тоталитарной системой, о масштабах и широте спектра политических практик и методов ненасильственного сопротивления в СССР и других странах социалистического лагеря. В это издание вошли биографии 160 активных участников независимой гражданской, политической, интеллектуальной и религиозной жизни в Восточной Европе 1950–1980‐х.