А завтра — весь мир! - [108]

Тихий океан к югу от экватора... Колдовская морская гладь, о которой все читали в детстве. Атоллы из покрытых пальмами коралловых островов, вечное лето, сочные загорелые девчонки в юбочках из листьев, с цветочными гирляндами на шее, готовые предложить кокосы и все виды утешения усталым мореходам. Но во время этого плавания мы видели лишь неизменную ультрамариновую бесконечность, солнце, неустанно поднимающееся на востоке и проходящее прямо над головой, чтобы затем утонуть у западного горизонта. Всё те же черные бархатные ночи, та же стайка из трех-четырех тихоокеанских альбатросов (уменьшенная версия альбатросов с мыса Горн), лениво вздымающаяся и опускающаяся за кормой днями напролёт, похоже, не делая остановок для еды или сна.

Думаю, путешествие по космосу выглядит примерно так же. Но нельзя сказать, что на борту корабля ощущался недостаток работы, ежедневной бесконечной рутины по поддержанию чистоты и порядка на борту деревянного парусника. Мы пользовались преимуществом спокойного океана и хорошей погоды, чтобы большую часть дня висеть с ведрами и кисточками за бортом в люльках и заново красить корабль, на что в Кальяо времени не осталось.

После долгих месяцев холода и сырости мыса Горн мы уже три месяца находились в тропиках, обшивка корпуса ссохлась, в результате чего постоянно приходилось конопатить паклей щели.

Приходилось также следить и за подводной частью корпуса, которая после десяти месяцев в море сильно обросла водорослями и моллюсками. В сухом доке в Кальяо мы успели только снять медную обшивку над самыми большими и непрерывными течами. В остальных местах днище мы не трогали, и наросшие водоросли и ракушки немало снижали скорость. Как обычно, именно линиеншиффслейтенант Залески придумал гениальное и нетривиальное решение.

— Сделаем вот что, — объяснял он, — я приказал сделать вот эти маты... — Мы с сомнением посмотрели на маты — огромные грубые коврики размером примерно два метра на метр, сделанные из старого перлиня, переплетенного с кусками полураспущенного стального троса, чьи нити торчали во все стороны... — Вот как мы поступим: привяжем трос с каждой стороны мата, а затем пропустим один из концов под килем и вытащим с другого борта. Две группы кадетов встанут на противоположных концах палубы. Одни будут тянуть мат на себя, а вторые слегка придерживать трос, чтобы мат плотно прилегал к корпусу. Затем вторая группа тянет на себя, а первая удерживает. Таким вот образом мы очистим подводную часть от водорослей и моллюсков. Всё ясно?

Что ж, всё ясно. И мы приступили к работе. Результаты первых тридцати минут воодушевляли (судя по количеству всплывающих обрывков водорослей). Залески пошутил, что запатентует эту идею, когда мы вернемся в Полу, а затем уйдет со службы и откроет собственное дело. Но вскоре с носового трапа послышался крик боцмана:

— Герр лейтенант, плотник просит немедленно спуститься в трюм. Корабль набирает воду!

После этого больше никто не говорил о матах. Если уже сейчас только водоросли и моллюски скрепляют части «Виндишгреца» в одно целое, то мы решили, что в двух тысячах миль от ближайшей суши разумнее пока оставить их на месте.

А поскольку больше на борту парусника особо нечем заняться (в плане судовождения) то мы, кадеты, по крайней мере, могли заполнить время, восполняя пробелы в теоретических знаниях, да и в образовании вообще, поскольку в южноамериканских водах всё это отступило на второй план. Сейчас мы барахтались в навигационной тайне под названием «наблюдение Луны» (в 1903 году его все еще использовали, хотя и редко, чтобы определить долготу и сверить хронометры).

Это изучают уже на последнем курсе Морской академии, поскольку эти данные можно было получить только после долгих и сложных расчетов, но всё равно результат мог оказаться неточным, поскольку Луна движется по небу быстро и расположена близко к Земле, а это значит, что малейшая ошибка в определении ее местоположения может привести к большим погрешностям в определении позиции корабля.

Большинство морских офицеров уже давно забросили наблюдения Луны в пользу хронометров, которые уж точно стали намного надежнее, чем столетие назад, но всё же и в начале века двадцатого еще уцелело какое-то количество упрямых лунопоклонников. К их числу относился и линиеншиффслейтенант Свобода. Этот добродушный и весёлый офицер также был и непревзойденным математиком, и в двадцатые годы стал профессором математики в пражском университете.

Он считал, что капитально подготовленный штурман не нуждается в хронометре — нужны только таблицы лунных фаз и обыкновенные карманные часы, показывающие, какой примерно час.

Имея это под рукой, он неизменно определял местонахождение корабля с такой же точностью, как мы — при помощи секстанта и хронометра. Но среди нас нашлась парочка тех, кто пожелал последовать его примеру.

Одно дело — три широкоформатных листа, исписанных вычислениями посреди спокойного Тихого океана с идеальной видимостью и сушей в сотнях миль. И, как мы понимали, совсем другое — в шторм после месячного плавания, когда подветренный берег где-то рядом, небо скрыто за облаками, а штурманский столик трясется и скачет, как взбесившаяся лошадь.